– Любопытно… – что обычно означало его крайнюю заинтересованность в каком-либо деле.
Народный комиссар же, повесив трубку, произнес:
– Сука!.. – имея в виду, понятно, этого чистюлю-майора, до которого когда-нибудь ох и доберется он.
Затем Ежов произнес еще одно слово, совсем уж грязное, обрисовав этим словом для себя не только этого майора, но и всю сложившуюся ситуацию в целом.
Настроение было мерзкое. Он находился в том состоянии духа, когда лучше не попадаться ему на глаза.
* * *
Но если бы тем же самым утром кто-то увидел ответственного работника одного из важных промышленных главков Павла Никодимовича Куздюмова в ту минуту, когда тот выходил из подъезда своего дома, что на Арбате, то даже следа озабоченности не прочел бы на его уверенном лице. Кое-что, правда, озаботило Павла Никодимовича в то утро, но было это полчаса назад, сразу после завтрака, а по здравом размышлении она, эта озабоченность, к моменту выхода из дому уже целиком прошла.
Тогда, после завтрака, лишь только он затянулся папироской и открыл свежий номер «Правды» с репортажем о процессе над гадами-вредителями, – минуты эти благостные, с газетой и папироской, он особенно в жизни ценил, – Соня, домработница, вдруг положила перед ним конверт без почтового штемпеля:
– Вот, Пал Никодимыч, опять подсунули под дверь.
«Черт! – подумал Куздюмов. – Снова кто-то все те же шутки шуткует!»
Третьего дня похожий конверт без обратного адреса и почтового штемпеля ему уже подсовывали таким же манером. И в конверте лежала писулька с невероятной фигней: дескать, уведомляем вас, гражданин Куздюмов, что какой-то, понимаешь ли, Тайный Суд (нет, ну придумают же, гады!) на завтра, мол, назначает предварительное заседание, связанное с вашим делом. Если, мол, желаете присутствовать на этом заседании, то подойдите ровно в шесть часов вечера к газетному киоску возле вашего дома, там вас встретят и отвезут в надлежащее место. Дальше говорилось, что если он к киоску вовремя не подойдет, то это самое заседание Суда все равно состоится, но только в таком случае уже без его присутствия. В общем, наподобие повестки.
А на деле, если чуть пораскинуть мозгами, то чушь ведь, чушь несусветнейшая! Тут и слов даже, окромя матерных, не подобрать, чтобы выразить, какая чушь!
И, понятно, ни подписи, ни печати. Да и откуда у них, у шутников этих, печать? У них даже машинистки знакомой не нашлось, чтобы для какой-то хоть мало-мальской убедительности на машинке это отстукала, от руки эту фигню накропали!
А хоть бы даже и на машинке, хоть бы даже, пускай, с печатью – оттого меньшей чушью не стало бы! Додуматься: встреча у киоска! А сами небось из какого-нибудь окошка будут в бинокль наблюдать, как он, дурень, у того киоска мается на морозе, чтобы вдоволь похихикать над ним, знаем таких шутников! Нетушки! Поищите себе дурачка в другом месте, шутники фиговы!