Выйдет указ, по еретическому наущению, погасить огни — и погасят, — уверенно говорили бывалые люди из кузнецов, оружейников, серебренников, царских поваров и проч.
— Наколдует еретик своим дьявольским наваждением — и самые огни на земле погаснут, — толковали промеж себя наиболее суеверные. А в торговых рядах и на площадях им поддакивали:
— Огонь, как и вода, очищает всякую скверну. В огне Сам Господь являлся людям и говорил с ними. Огонь нисшел с небеси: кто такой дерзкий осмелился его уничтожить?
Первым заметил в книгах ошибку и первым решился исправить ее знаменитый архимандрит Троице-Сергиева монастыря Дионисий, незадолго перед тем содействовавший убедительными воззваниями своими ко всему православному русскому люду — спасению отечества от внутренних смут и нашествия чужеземцев. Ему поручено было исправление книг, испорченных неграмотными переписчиками и невежественными справщиками, но один из них сделал на архимандрита донос, весь смысл которого сводился к тому, что архимандрит-де подлинный еретик, не исповедующий Духа Святого, «яко огнь есть». Крутицкий митрополит Иона, человек ума невысокого, образования малого, характера слабого, управлявший церковными делами за отсутствием патриарха Филарета, еще томившегося в плену у поляков, — доносу поверил. Когда слух о мнимом еретичестве троицкого архимандрита достиг до келий Вознесенского монастыря, где жила инокиней мать царя, начали суд и дело. В царицыных кельях допрашивали заподозренного с двумя его товарищами-справщиками. На допрос главного виновника старались водить через весь город, среди враждебно настроенной, грубой и дерзкой толпы. Водили Дионисия на посмешище, хотя и в монашеском одеянии, но в рубище и цепях, а чтобы еще резче выделить его из толпы, иногда сажали на клячу без седла. Суеверы из невежественных ремесленников и торговцев, с нескрываемою злобою, бросались наносить ему всякие оскорбления: иной швырял палкой, другой подбегал вплотную и плевал в лицо. На людных местах летели в него комья грязи и кала, сыпался песок, выливались помои. Праведный старец, убежденный в своей правоте и людском неведении и заблуждениях, все оскорбления переносил без ропота и жалоб. Если замечал в озлобленной толпе знакомые лица, то ласково им улыбался. Когда грозили ему заточением, ссылкою в дальние Соловки, требуя отречения от исправы слова, он кротко отвечал судьям: «То мне и жизнь! Я этому рад!»
Тем временем (в 1619 г.) вернулся царский родитель, Филарет Никитич, и взял все это дело в свои мощные руки. Между прочим, он спрашивал Иерусалимского патриарха, приехавшего в то время в Москву за милостыней: