У контрольно-пропускного пункта нас остановили. Младший лейтенант, вероятно караульный начальник, и молоденький солдат с винтовкой в руках с любопытством оглядели меня и пленного с головы до ног. Наверное, они тоже впервые в жизни сталкивались с вражеским солдатом вот так — лицом к лицу.
— Откуда?
— С переднего края, — ответил я.
Меня почему-то обозлил вопрос солдата. Откуда я еще мог вести пленного, как не с передовой?
— Говорят, немцы провели разведку боем? — полюбопытствовал солдат.
— Было, — ответил я, едва сдерживаясь, чтобы не послать солдата куда подальше. «Говорят!», «Разведка боем!» Побывал бы ты сам в этой разведке…
— Жарко было? — спросил лейтенант.
— Два раза атаковали, Где у вас штаб?
— Прямо по улице, потом налево, В школе.
Солдат отодвинулся, пропуская нас.
— Комм! — приказал я немцу.
Наконец мы добрались до кирпичного здания школы. Все окна были распахнуты на улицу. Из одного доносился быстрый треск пишущей машинки, у другого стоял пожилой майор и, прихлебывая из алюминиевой кружки, читал какую-то бумагу.
— Кому сдать пленного? — спросил я часового у входа.
— Ты где его подхватил? — удивленно спросил часовой, уставившись на немца.
— На передовой.
— Вот черт! — восхищенно сказал часовой. — Ты из какой части?
— Из взвода сержанта Цыбенко. Пехотный резерв.
— Товарищ майор, «языка» привели с переднего, — доложил часовой в окно.
Майор поставил кружку на подоконник.
— Давайте сюда.
Я ввел немца в просторную комнату, в которой раньше был класс. На стене еще сохранилась черная доска, и даже на лоточке для мела лежала ссохшаяся белая тряпка. Учительский стол был завален какими-то папками и бумагами.
— Где сопроводительная? — отрывисто и не глядя на меня спросил майор.
— А… никакой сопроводительной мне не дали, товарищ майор. Просто приказали вести.
— Черт знает что! — сказал майор. — Арефьев! — крикнул он в окно. — Переводчика сюда. Живо!
Он сел за стол и стал разглядывать пленного. Немец стоял у доски, опустив руки по швам, и, отвернув лицо от майора, уставился на какую-то точку в стене. Казалось, ничто его уже не интересует; ни человек, который находился перед ним, ни дальнейшая судьба, ни сама жизнь. Он как бы весь ушел сам в себя, даже в глазах не осталось намека на движение мысли, Они застыли, не мигая, как две стекляшки. От этого оставалось какое-то тягостное впечатление.
— Товарищ майор, разрешите идти? — попросил я.
Майор ничего не ответил, даже как будто не услышал вопроса. Пришел переводчик с двумя сержантскими треугольничками в петличках, придвинул еще один стул к столу, сел. Потом в класс вошли какие-то офицеры в рыжих, выгоревших гимнастерках. Майор развернул на столе топографическую карту и сказал переводчику: