Через неделю мне встретился пароход, и я подошел к нему совсем близко. Судно шло в Виго. Испанец-капитан перебросил мне веревку и переправил по ней привязанную за горлышко бутылку вина. Но когда я попросил его сообщить в ближайшем порту, что на «Спрей» все благополучно, он пожал плечами, поднимая их выше головы. Когда же его помощник, знавший о моем путешествии, сказал ему, что я совсем один, капитан поспешно перекрестился и спасся в каюту. Больше я его не видал.
Через несколько дней я встретил баркас, шедший в Квинстоун. Капитан напомнил мне медведя, которого я однажды встретил на Аляске, только тот был приветливее. Должно быть, я потревожил послеобеденный отдых капитана, когда окликнул его. Ветер был слабый, и тяжелое судно не двигалось с места, тогда как легкая «Спрей» превесело неслась на всех парусах. И это, вероятно, еще больше испортило настроение капитана.
Утром 19-го июля из моря, в серебряном тумане, поднялся высокий купол. Это был остров Флорес, довольно далеко отстоящий от главной группы и открытый много лет после нее. На следующий день я бросил якорь в Файяле. Не успел я поравняться с молом, как юный морской офицер явился на «Спрей» и предложил свои услуги в качестве лоцмана. Может быть, он был бы на месте на военном корабле, но на «Спрей» оказалось мало простора для его пышного мундира. Зацепившись за все суда в гавани и пустив ко дну баржу, «Спрей» причалила сравнительно благополучно. Этот странный лоцман, кажется, хотел получить вознаграждение, за то ли, что он не потопил «Спрей» или потому, что его правительству предстояло заплатить за потопленную баржу, я не понял.
Я попал на острова как раз в фруктовый сезон, и вскоре палуба моей «Спрей» была завалена таким количеством плодов, какого я не мог с'есть. Все островитяне славятся своей добротой, но таких приветливых жителей, как здесь, мне никогда не случалось встречать.
В числе разных продуктов, которыми меня снабдили добрые люди на Азорских островах, был шар белого сыра и гора слив, которые я уничтожал с большим аппетитом. К ночи у меня поднялась такая резь в желудке, что меня свело пополам. Всю ночь я бредил и метался на полу каюты, потому что не имел силы взобраться на койку. Тем временем разыгралась буря, но я уже не мог исполнять работу с парусами.
Утром мне стало получше, и, когда я выполз наверх, оказалось, что волнами снесло все, что только они могли смыть. Но «Спрей» шла, как ни в чем не бывало; закрепленный руль оставался в прежнем виде, и за сутки судно прошло 90 миль. Я развесил сушиться промокшую одежду и выбросил уцелевшие сливы в море. После болезни появился волчий аппетит и, хотя у меня было немало всяких продуктов, мне захотелось изжарить кусок черепахи. Она мирно спала, покачиваясь на волнах, и я убил ее гарпуном. Но не так легко было втащить тяжелое животное на палубу: оно весило почти столько же, сколько моя лодка. Однако, мне удалось зацепить веревкой за один из ее ластов.