Стыковка предстоит тяжелая. Стыковочный узел на Паганеле, а все маневровые движки — на буксире. Я подлетел ближе к Солнцу, тросы нагреваются сильнее, в них появилась слабина. Температурное расширение, ети его… Сцепка раскачивается при малейшем маневре. Но на сутки раньше вернусь домой.
Вчера заглушил ходовой, вышел в космос и повесил на Паганель девять видеокамер. Надеюсь, углы обзора выбрал правильно. Подхожу на двести метров к причальной стенке и говорю заводчанам, чтоб убрались куда подальше и не нервировали меня часа два. Начинаю с того, что проверяю управляемость связки. Отвратительно… Все движки позади центра масс.
В свободном полете это неважно, но у причальной стенки убийственно.
На удалении метров сорок обрывается один трос. И сносит две видеокамеры. Ничего, та, что нацелена на стыковочный узел, цела. Уменьшаю скорость сближения до сантиметра в секунду. Из-за отсутствия маневровых движков на «Паганеле» каждая коррекция превращается в пятиимпульсный маневр с паузами. Я мокрый как мышь. И это удовольствие длится целый час.
Стыковочные узлы соприкоснулись. Так мягко, что я даже не почувствовал. И не знаю, произошла сцепка, или нет. Чтоб узнать, надо идти на «Прометей». Или подождать. Выбираю последнее. Отстегиваюсь от кресла, плыву в каюту переодеваться в сухое. Парадное. Замечаю, что не мешало бы побриться. Не гармонирует недельная щетина с парадным мундиром.
Когда убираю бритву в футляр, слышу голоса за переборкой. Гости явились…
— Парни! я его нашел!!!
— Две минуты, ребята, и я ваш! — вновь достаю из футляра бритву и вожу по чисто выбритому подбородку. Вижу в зеркале десяток довольных рож за спиной.
— Ну, эстет, — комментирует кто-то. — Учитесь, мартышки, у звездных рейнджеров!
— Вот и все! — разворачиваюсь к парням. Меня хлопают по спине и влекут по коридорам через «Паганель» в «карусель» жилой зоны завода.
Силу тяжести в «карусели» заменяет центробежка. Не всю, а только одну треть, как на Марсе. Но и то — вдвое больше, чем на Луне, например.
В конференц-зале накрыт банкетный стол. Сухой закон временно отменяется. Звучат тосты. За меня, за новый заказ, за милых дам, за родную планету, за тех, кто на вахте и на гауптвахте. Потом сбиваюсь.
Народ разбивается на группы по интересам, над столом стоит ровный гул голосов.
— … Мы сделаем тебе машину в луч-чем виде, это я тебе говоррю, — объясняет мне сосед справа. — Заводские — все! — тебя оч-чень уважают.
И я тебе уважжаю. Когда мы тебе машину разбили, комиссии наехали, ты против заводских слова плохого не сказал! Ты не думай, мы это помним!