– Идем.
И она пошла. Голова гудела, как будто она сидела под огромным колоколом, а сверху по нему дюжие мужики били кувалдами.
Прошла мимо скорчившейся на полу Махидевран, мимо ошарашенной свиты, ошалевшего кизляр-агаси.
Дошла до покоев султана и поняла, что ее трясет.
– Ты не испугалась?
Она мотнула головой. Испугалась, конечно, но об этом вовсе не стоит кричать… на всех перекрестках.
– Что это? Она поцарапала тебя? Рану нужно обработать, у этой твари ядовитые когти!
– Эта тварь, великий султан, – ваша жена.
– Она была ею. Больше не будет.
– Она – мать вашего ребенка. Жестоко разлучать мать с ребенком, тем более шехзаде Мустафа еще совсем мал…
Султан гневно свел брови:
– Я же сказал, что не хочу больше никогда слышать об этой женщине! Ни-ко-гда!
Странно: такое выражение лица ему идет. До сих пор она еще не видела его таким, и вид у него всегда был… немного меланхоличный. Даже десять минут назад, гневаясь на Махидевран, он оставался совершенно спокойным, только ноздри гневно раздувал да лицо стало совсем белым.
– Мой повелитель, вам придется выслушать, поскольку проблема существует. А раз существует – ее надо решать, а то она может… решиться сама, притом далеко не лучшим образом.
Он некоторое время помолчал, потом шумно выдохнул воздух:
– Говори.
– Разлучать мать с ребенком – это бесчеловечно.
– Хорошо, шехзаде Мустафа будет жить при ней.
– В этом случае Махидевран-султан сумеет настроить шехзаде против отца. Разве вы хотите мятежа, во главе которого будет стоять ваш собственный сын?
– Так… И что же тогда делать?
– Вам стоит уделять сыну больше внимания, мой повелитель. Брать с собой на охоту, иногда – на посиделки с кем-нибудь из ваших друзей… с Ибрагимом, к примеру.
Он удивленно отстранился:
– Откуда ты знаешь о посиделках с Ибрагимом?
В книге прочитала. Как бы выкрутиться?
– Догадаться нетрудно. Он – ваш лучший друг. А может, и единственный. Достаточно увидеть, как вы на него смотрите.
– А ты?
Она не поняла.
– Что – я?
– Ты – друг мне?
Слова вырвались прежде, чем она успела подумать:
– Ваша жена Махидевран считает меня рабыней, а рабы не могут быть друзьями своим хозяевам.
– То, что считает Махидевран, не имеет значения. А ты? Ты считаешь себя рабыней?
Наверное, умнее всего было бы ответить: «Я – верная раба своего повелителя» или что-нибудь в таком духе. Но Стаська еще не окончательно уступила место Хюррем, и девушка дерзко бросила:
– Раб тот, в ком сломлен дух. Кто считает, что все предопределено и ничего нельзя изменить.
– Но все на самом деле лишь в воле Аллаха. – Ага, он удивлен!
– Аллах не зря наградил людей свободой воли. А те, кто своей воли не имеет, Аллаху неугодны.