За эти годы не только Сулейман – она тоже научилась понимать мужа с полунамека. Стало быть, он считает, что к ее возможному отравлению причастна Хатидже-султан. Но ничего не может поделать: она ведь сестра ему, и если благодаря «козням рыжей славянской ведьмы» султан начнет карать своих родственников – ему не усидеть на троне. Защищая Хатидже, он на самом деле защищал ее, Хюррем, и их детей.
– Знаешь что? – задумчиво сказала она. – Я хочу, чтобы у нас был еще один сын. И чтобы он был похож на тебя.
А и вправду – впервые она на самом деле хотела ребенка. В первый раз – как-то получилось… само собой; во второй – понимала, что появление еще одного наследника упрочит ее положение, только вот вместо наследника родилась малышка Михримах. А сейчас – сейчас она хотела повторить Сулеймана.
Пожалуй, единственное, о чем она не подумала, – так это о том, что Сулейман возьмется претворять в жизнь ее желание сразу же, как только услышит.
Свадьба Хатидже и Великого визиря Ибрагима состоялась через две недели. Хюррем уже знала, что вновь беременна. Еще не было никаких признаков, по которым это можно было бы установить наверняка, но – знала. Ей даже казалось, что она почувствовала сразу, когда все получилось.
И мысль о том, что через какие-нибудь девять месяцев ей снова предстоит стать матерью, настолько согревала ее, что она смотрела на Ибрагима без всегдашней неприязни. И даже посочувствовала ему: уж слишком натужно веселым и чрезмерно счастливым он выглядел, чтобы можно было заподозрить, что визирь и в самом деле рад породниться с султаном, а по совместительству – еще и своим лучшим другом. Наверное, полюбил какую-то другую девушку, но султан повелел «породниться», а султанам не отказывают.
Она сидела рядом с мужем, на резном неудобном стуле, под пышным балдахином, и, благосклонно улыбаясь, взирала на султанскую сестру, по приказу которой – может быть! – ей, Хюррем, подсыпали в еду яд и которая (вот в этом уже не было никаких сомнений) с удовольствием собственноручно затянула бы шелковый шнурок на тонкой шейке ненавидимой ею жены брата.
А Хатидже-султан светилась невозможным, каким-то горячечным счастьем. Впору было даже подумать, что влюблена до умопомрачения в своего жениха. Можно было бы подумать – если бы Хюррем точно не знала, что Хатидже-султан с Ибрагимом никогда не встречалась. Даже когда была еще не вдовой, а мужней женой.
Неужели ей так тяжко было ее вдовство, ее проживание рядом с собственными матерью, братом и сестрами? Ощущала себя приживалой? Или – так тяжело было видеть рядом с собой чужое счастье, не имея собственного?