Мы расположились группами: сначала небольшими группами офицеры, группы эти не менялись по составу, правее расположились оппортунисты, подписавшие рабочие договора, а чуть в отдалении все остальные. Когда же немцы в последний раз демонстрировали единение? Насколько конфликтными мы становились в критических ситуациях, не понимая, что сильны мы вместе, и только вместе. Офицеры, командиры частей и подразделений не скрывали недоверия друг к другу, да что там недоверия — антипатии. И это на глазах у врага, причем победителя. Разве мог настоящий офицер пасть так низко, позабыть о своем звании, должности и дать добровольное согласие на работу, на которую любой нормальный белый американец и в бреду не согласится? Видимо, они позабыли обо всем великом и прекрасном, о том, чего смог добиться наш народ за ничтожно короткое время, они вложили американцам в руки оружие против нас, и те спокойно могли утверждать: «Вон, посмотрите на своих. Даже немецкие офицеры своим поведением доказывают, что немецкий народ утратил свободу». Это были просто подонки, кочевавшие из лагеря в лагерь, когда их страна вела ожесточенные схватки с врагом, плели интриги среди своих же, одним словом, вели себя мерзко. Эти господа еще на поле боя вынашивали предательские планы.
Наконец показалась колонна грузовиков, и можно было приступать к погрузке. Погрузили 15 машин. Ко мне обратился один из конвоиров и попросил, чтобы мы поторопились, иначе им и в лагерь не возвратиться. И охране все это тоже опостылело. А вот шоферня, сплошь негры, те и в голову не брали. Вели себя точно дети, играли в снежки и вообще дурачились напропалую.
Погрузка вещей заняла полтора часа. Я удивился емкости простого товарного вагона. 600 огромных мешков, кроме них чемоданы и ящики. Наконец закончили, и невзирая на холод с нас пот лил градом. После этого расселись и мы, можно было отъезжать. С четверть часа тряслись в крытом грузовике. Ледяной ветер продирал до костей. Наконец, показались тусклые огни лагеря, знакомо темнели бараки. Тот, в который нас привели, оккупировали солдаты и офицеры вперемежку. На нас немо уставились, мрачные взоры, никто даже не поздоровался. Нам стало не по себе.
Нас рассортировали по баракам. Наш был нетопленым и мрачным, помещение на 100 человек, 3 печи, разбитое на 5 кубриков. Единственное, что нас утешало, что долго здесь не задержимся.
И действительно, 25 января 1946 года нас на грузовиках доставили в порт Нью-Йорка. Нас погрузили на борт пассажирского лайнера и отвели на нижнюю палубу. Там было темно, всего одна лампочка, да и то тусклая. Неудобное, скудно оборудованное помещение. Каждому указали место, где спать. От пола до потолка размещались в 5 ярусов койки. Расстояние было такое, что и головы не поднять, к тому же койки, больше походившие на гамаки, провисали. Но нам было наплевать и на комфорт, и на удобства, самое главное, что нас везли домой. В 14 часов корабль отчалил. Сирены возвестили о том, что порт Нью-Йорка позади, и мы пошли обедать. И помещение для приема пищи было тесным. Мы по 12 человек сидели за длинными столами. В этот момент корабль дал крен, и все миски оказались на коленях у сидевших с правой стороны стола. В общем, наша одиссея по Атлантике началась чуть ли не в 10-балльный шторм — 9 дней качки на волнах.