— Слишком много слов о морошке.
— Валера, если бы ты знал, как ты не нравишься мне сегодня!
— Я принимаю твои условия. Идем за морошкой.
— Какой ты, Валерка! Ну, зачем тебе это?
— Что «это»?
— Выяснять отношения. Тебе мало, что я говорю: люблю тебя?
— Много говорит тот, кто врет. Как правители наши.
Елена поднялась, накинула халат и вышла на улицу. Мать возвращалась из стайки, неся в подойнике свежее молоко.
— Мам, а мам? — дотронулась до ее локтя Елена.
— Что, доченька?
— Хочу по морошку сходить.
— Тетку Настю кликни, она места знает.
— Нет, с Валерием пойду.
— Прогуляйтесь, доченька.
Мать пристально смотрела на нее.
— Ну, что? — спросила Елена.
— Поссорились?
— С чего ты взяла?
— Я же, доченька, вижу. Ты у меня никогда не умела скрывать, что на душе.
— Ничего, мама, все уладится.
Мать прошла в избу. А тут, незваная, бежит тетка Настя.
— Моя ты милая, — запела сладко. — Моя ты хорошая. Забыла ты, что такое деревня. Тут языки…
— Что языки?
— Болтают, слушать тошно. До мужа бы не дошло.
— Что можно болтать про меня?
— Что вы с Петром…
— Тетя Настя!
— Целыми днями, мол, вместе. И все смеются.
— Мы же на глазах у всех.
— Ты уж будь осторожнее. Замок на языки эти не повесишь. Одна Дарья чего стоит!
…После завтрака Елена и Валерий переправились на лодке через Сыню и углубились в тайгу. Елена еще не забыла ягодные места и повела мужа на дальние пальники, то есть выгоревшие от лесного пожара места, сухие и солнечные.
Но ягод собирать не пришлось. Валерий долго шел молча, потом остановился.
— Надеюсь, нас уже не слышат? — насмешливо спросил он.
— Что тебя мучает?
Он начал издалека. Мол, в их отношениях многое изменилось с тех пор, как он ушел в отставку:
— Кто я теперь? Безработный, выброшенный за борт человек. Чего со мной считаться? Ни на что не годен. Вот ты и…
— Что я? Что?
— Тогдашняя встреча с Зотовым не случайна. Чем больше думаю, тем яснее становится.
— Ну, говори, говори… Значит, у нас с ним любовная связь? Говори, не стесняйся. Чего уж там?
— Я только теперь понял, почему ты против того, чтобы уехать из Ярославля.
— Полюбовника потеряю! Конечно! Как можно!
— Хватит издеваться! Я не слепой. Тут этот Петр… Смотришь на него, как на икону. Еще бы! Умный, грамотный, мне не чета.
— Может, я и с Петром того?.. А? Говори.
— Знаю я вас, женщин!
И он, все больше распаляя себя, стал говорить гадости. Обвинял Елену во всех смертных грехах. Она слушала, побледнев, растерявшись. Он был жалок. И это больше всего убивало ее. Она могла бы терпеть его любым, только не жалким. Он будто спятил от ревности, руки дрожали, лицо перекосилось, голос стал визгливым. Снова и снова повторял, что она предала его, потому что он в отставке. Она цепляется за каждого мужика и пошла бы за любым, только помани, только посули ей достаток. Они, женщины, все такие, продажные…