Нынче везли богатые подарки, чтобы всех оделить и задобрить, ибо мир с Крымом был очень важен. Война за Ливонию оборачивалась не так, как хотелось бы Ивану… Не в силах в одиночку противостоять Москве, Ливония стала искать защиты у соседей: ревельцы отдались под власть шведского короля, эзельские земли купил датский король Фридрих, а остальная часть Ливонии отошла к Литве и Польше. С потерей Ревеля и эзельских земель Иван на время смирился и не поминал о них ни шведам, ни датчанам, заключив с ними мир, но уступить остальную, еще не завоеванную им часть Ливонии Польше и Литве он не был намерен. Потому-то и был так нужен мир с Крымом. От этого мира зависело — будет ли Москва вести войну на две стороны, воюя с Литвой за Ливонию и отбиваясь от татар, или же можно будет обезопасить себя миром от Крыма и всеми силами выступить против Литвы.
Это хорошо понимали и в Польше, и в Литве… Сигизмунд-Август тоже слал большие подарки Девлет-Гирею, переманивая хана на свою сторону. Но если Сигизмунд хотел от хана союза в войне и требовал от него похода на Москву, — Иван хотел только мира. Заключить с Москвой мир, получать большие подарки и сидеть в своих улусах, по мысли Ивана, хану было гораздо выгодней, чем ввязываться в войну и выступать в далекий и трудный поход через безводную степь, где хан всегда терял половину своей конницы. На это и рассчитывал Иван, посылая Нагого с посольством в Крым.
…Все было готово к отъезду. Ждали только Ивана. Афанасий Нагой сидел на сундуке с грамотами, разодетый, в двух шубах — собольей и медвежьей поверх — для дороги… В большой избе приказа было жарко, но Нагой не снимал шуб, боясь, как бы царь не застал его не готовым к дороге.
Нагой был именит и знатен, но еще молод, и с посольством отъезжал впервые. Висковатый опасался, как бы он не промахнулся в чем-нибудь… Изредка, сухо, но вразумительно, давал последние наставления:
— Ежели от других государей будут послы у хана, от турского иль от иных, — ни под которым послом у хана не саживаться и остатков после них не брать. Королевским послам дорогу не уступать, и, ежели в один день с ними будете званы к хану, идти первыми или идти на другой день.
— Како ж иначе, — раздумчиво отвечал Нагой. — Честь свою соблюдем.
— И на задирки не отвечать!
— Сие непременно…
Висковатый вновь задумался, перебирая в памяти — все ли оговорил Нагому? Понимал опытный и искусный в своем деле дьяк, не один уже год главенствующий над Посольским приказом, на какое трудное дело отправляется Нагой. Всего лишь несколько лет назад забраны были Казань и Астрахань, из-за которых сам турецкий султан не дает хану покоя, требуя немедля вернуть мусульманскому миру эти земли, и взять с хана шерть — присягу в верности — сейчас было настолько трудно, что даже Висковатый, знавший жадность хана и его готовность благосклонничать с тем, кто больше даст, мало верил в успех снаряжаемого посольства.