— Я б и его самого за ключи посадил… патриарха!.. Ежели б привел он к нам в землю нашу шиша >6 как привел его Иоасаф. Нешто не в свите Иоасафа пришел к нам сей подлый монах, чтоб посеять измену в дому нашем? Станешь говорить, что не ведал преподобный, кого ему дьявол посылает в попутчики? А как ведал?..
— Не ведал, — твердо сказал Макарий.
— Так пусть ведает отныне… Пусть везде ведают, и в Литве, и в Константинополе, что мы в нашу землю шишей не дозволим водить. — Иван помолчал, сурово всхмуривая брови, покосился на Макария, пересиливая себя, сказал: — Ладно уж… ради твоих великих просьб, владыка, оставлю я вины преподобному гречину. А вот домой ему дорога покуда закрыта. Война!
— Немощен я… Бог призывает меня к себе, — тихо и скорбно проговорил Макарий, изнеможенно опуская голову. — И не простит он мне, ежели не отвращу тя от пролития крови христианской. Бусурманская нечисть разоряет наши церкви, ругается над верой нашей… Замирись с Литвой, повернись супротив бусурман — славой имя твое покроется во веки.
— Уж не бояре ли тебя на такую мысль навели, владыка? — насупясь, спросил Иван и скрестил на груди руки.
— Сия мысль от бога и во имя бога! — твердо сказал Макарий, но глаз на Ивана не поднял. Руки его упирались в лавку — сидеть ему было так же томительно, как Ивану стоять. Клобук его сполз на ухо, лоб взмок… Макарий тяжко вздохнул…
— Во имя бога отвращаю тя…
— Твоими мольбами простится мне, владыка…
— О душе твоей я молюсь денно и нощно…
— Бог услышит тебя, владыка, и споможет мне. Нет в том греха — отчизне силы придать! Море добуду — замирюсь с литвинами на веки веков и детям своим таков завет оставлю.
— Во все века и у всех народов государи мало внимали гласу божьему. Несть во мне сил отвратить тя от войны… Призываю милостивым быть к побежденным.
Макарий снял с себя крест, Иван преклонился…
— Во имя отца и сына и святаго духа благословляю тя на дело ратное. — Макарий трижды осенил Ивана крестом. — Да будут с тобой успех и удача!
Иван поцеловал крест, повернулся к иконам, перекрестился и торопливо вышел.
2
Спустя неделю после рождества Иван выехал в Можайск к войску, велев быть с собой брату своему Владимиру Старицкому с дружиной его, с боярами и воеводами старицкими.
В Москве на главенстве остался Мстиславский, вместо посаженного в темницу Бельского. Осталась в Москве и царица Марья, беременная первенцем. Иван окончательно уверился, что Девлет-Гирей не придет к Москве, и не велел ей отъезжать в Вологду, в Кириллов монастырь, куда по обычаю отправлял свою семью на время походов, дабы обезопасить ее на случай неожиданного нападения крымцев. Остались в Москве и оба царевича — сыновья Ивана от первой жены Анастасьи Захарьиной — Иван и Федор. Иван был уже смышленышем — на девятом году… Учился грамоте у дьякона церкви Николы Гостунского — Ивана Федорова, скакал на лошади, рубил саблей, под стать отцу выдавался упрямым и дерзким. Федор был совсем мал, тщедушен, пуглив; то и дело прятался от своих дядек и нянек по разным углам и закуткам, отчего всегда по дворцу носилась переполошившаяся челядь, разыскивая пропавшего царевича.