– Мое имя тоже известно…
– Не льсти себе. Может в Саксонии тебя и знают, особенно в Магдебурге. Но не здесь. Кстати, сестренка твоя Рива говорила, что Ламех у нее теперь ручной. Хотелось бы верить. В Отто я не сомневаюсь, жена Ламеха сделает все, что он попросит.
***
Хелье пропустили к князю в импровизированную занималовку, ничего не спрашивая. За окном стучали молотки, скрежетали пилы, перебрасывались саркастическими замечаниями строители, негодовал зодчий. Вместо князя в занималовке за столом сидела Ингегерд.
– Здравствуй, – сказал ей Хелье. – Где муж твой?
– Ему нездоровится. Он в спальне, дремлет.
– Я поговорю с ним в спальне.
– Лучше поговори со мной.
Ага, подумал Хелье. Князь ждал моего визита. И вместо себя послал Ингегерд.
– Как-то странно, – сказал он.
– Хелье! Неужели ты не рад меня видеть?
– Рад.
– Князь благодарит тебя за выполнение поручения. Лично мне любопытно было бы посмотреть, как ты изображаешь константинопольского священника.
– Я не расположен нынче. Найми скомороха.
– Не сердись. Ты сказал, что гонца твоего, следующего из Полонии, перехватили.
– По всей видимости это так, раз вести князь получил от Гостемила, а не раньше.
– Князь не сердится.
– Я рад, что он щедр и не злопамятен. Ингегерд, что за комедия?
– Ты пришел к князю за разъяснениями, не так ли?
– Положим, что так. Тебе-то какое дело? Князь не желает меня видеть сам?
– Хелье, я все-таки княгиня.
– И что же?
– Будь повежливее.
– Не желаю. Гостемила оскорбили, а князь в спальне запирается, как напроказивший ребенок, за твою поневу прячется! Что происходит!
– Гостемила никто не думал оскорблять.
– Тебе это точно известно?
– Да. Я понимаю, почему ты сердит, и почему Гостемил сердит…
– Ингегерд, не ханжи!
– … но всему есть пределы…
– Не ханжи, тебе говорят!
– Что ты намеревался сказать князю?
– Я намеревался, и намереваюсь, сказать ему, что … Не желаю я с тобой говорить! Зови князя!
– Хелье, не забывайся! И говори потише – стража слышит.
– Потише?
– Я хорошо знаю своего мужа, и говорю тебе, что Гостемила никто не оскорблял.
– Как все изменилось за последние десять лет, – философски заметил Хелье. – Память людская … Вместо того, чтобы уединиться с просителем, который немало сделал для его державы, князь унижает его, заставляя просить при всех, за праздничным столом. Вчерашние смерды, сплетники, нахлебники, выслушивают, сально улыбаясь, частную просьбу болярина. Князь отказывает воину, только что пролившему кровь, защищая столицу, в обыкновенной просьбе. Князь позволяет ничтожному Ляшко при всех хамить потомку древнего рода.