– Как здесь с женщинами? – делово осведомился Бьярке, обнимая Рагнара. – Я давно не был с женщиной.
– Плохо, – сокрушенно сказал Рагнар.
– Что, опять Лиф постарался? – раздражаясь картинно, спросил Бьярке.
– Лиф, и еще кое-кто.
– Это свинство, – возмутился Бьярке. – Город в двух шагах, непотребных девок в каждом третьем доме по две, а ему обязательно нужно чужих жен лапать поблизости.
– Увы.
– По ягоды бабы ходили, небось?
– Кто их знает, может и по ягоды. Лес густой. Может встречались с кем-то. Садись. Вот тебе кружка, Бьярке.
В кружку полилось италийское вино.
– Да, – сказал Бьярке, осушив кружку. – Скажу я тебе так. Люди стоят на хувудвагах.
– В Земле Новгородской?
– По всем Годарикам. От Новгорода до Киева.
– А Судислав?
– Готов. Примет власть, как только его привезут в Киев.
– Константин?
– Слухи не оправдались. Казнен пятнадцать лет назад.
(Время от времени слухи о том, что Константин жив, либо прощен Ярославом, либо сбежал и действует, имели хождение среди членов Содружества – дозволенная оппозиция. Многие тайно считали, что лучше уж Константин, да хоть сам Калигула, чем Рагнар).
– Зоэ?
– Не окажет сопротивления. Южане пройдут беспрепятственно.
– Сами южане как?
– Согласны в принципе, но настаивают на переговорах – после того, как схватят Ярослава, но до усмирения Киева.
– О чем будут переговоры?
– А как ты сам думаешь?
– Я думаю, что о Киеве, – сказал Рагнар, улыбаясь. – Вернее, о работорговле в Киеве.
– Я тоже так думаю.
– Киев им отдавать нельзя.
– Само собой.
– Неприятные, небось, люди?
– Те, каких я видел – очень неприятные.
– Хорошо. Заберут себе Консталь…
– Как?
– Новгородское словечко, – сказал Рагнар. – Понахватался я, когда в Новгороде жил полгода. Константинополь.
– Понятно.
– И все прилежащие земли.
– До Киева. Не слишком ли просторно им там будет?
– Не слишком.
– Позарятся и на Киев со временем.
– Не думаю.
– Почему?
– Видишь ли, Бьярке, кампанию мы начнем, я надеюсь, скоро, а на дворе сентябрь.
– И что же?
– Коли помощь фатимидов нам понадобится … то помогать они нам будут в ноябре, а то и в декабре. Присыплет их киевским снегом, треть околеет от мороза, остальные, стуча арабскими зубами, прихватят две дюжины рабов с торга, вернутся в Консталь и скажут, что Киев им не надобен.
– Остроумно, – заметил Бьярке. – А что, дорогой кузен, с этой страной?
– Которой?
– Вот этой, в которой мы сейчас находимся?
– Сложнее, кузен. Еще вина?
– Да.
Рагнар подлил Бьярке в кружку.
– Здесь и страны-то нет толком, – сказал он. – Одни герцогства, и при этом местный правитель склонен их дарить своим родственникам. Сперва нужно, чтобы Франция объединилась и перестала объявлять сама себе войну. Даже покойный Хайнрих не требовал, чтобы Робер, или Анри, клялись ему в верности. Тоже ждал объединения. А оно не пришло. Нормандия под руководством восьмилетнего Гильома – сплошь церковная. Как и Париж. Да и нет здесь сейчас ничего такого, что могло бы нам понадобится. Думаю что если от Сигтуны до Киева будут наши территории, этого хватит, чтобы свалить Империю. А когда свалим, Франция сама прибежит.