Но жизнь – это ветер… это хаос случайных совокуплений, где люди как актеры разыгрывают страсти меж собой… И делятся любым безумным словом.
Вот так и ты, обняв свою бедняжку,
Как по бумажке прочитал над гробом…
Нет, не свои, совсем чужие мысли…
Близки, понятны – плачущим по скорби…
Они тебе, увы, отвратны были…
Не потому, что ты его простил до смерти…
Ты сам себя простить не мог и удивлялся,
Что муки все в тот самый миг исчезли,
Когда жена тебя рукою обняла…
И, кажется нашла в ужасном миге
Хотя б пригоршню прежнего тепла…
Ужасно притворяться голым камнем… Или на самом деле голым камнем стать… Когда его могилу засыпали, ты вспомнил вдруг его вчерашний облик…
Ты так же на ходу писал стихи…
Шагал вперед и ничего не видел…
А люди были серы и тихи,
Как эти же кресты или надгробья…
Хранящие полет немой Души…
В кровавый час междоусобья…
Внутри давно приобретенной вами лжи…
Таилась будущая кара для здоровья…
И жизни вообще, спешащей в сны…
Ты встал, как все вокруг. И бросил комья глины…
На крышку гроба своего врага…
Хотя по смыслу речи был он другом…
А впрочем, правду с ложью Вечность изрекла…
В одном порыве нарождающимся духом…
Печальной ветвью божьего креста…
Жестокой мукой… Презирающим нас слухом…
Тоскливой музой, разъедающей глаза…
Всем, чем угодно был готов поклясться…
Что видишь мир безбожным и глухим,
Раз тебя такого святотатца…
Все считают близким и родным…
Глупец несчастный, Бога ты не ведал,
Когда внутри тебя металась твоя желчь,
Свое могущество скрывал коварный недуг,
Когда летала над могилой твоя речь…
Потом вы шли… жена тряслась в коляске…
Все было очень пусто и темно…
Давно уже исчезли ваши ласки…
И вас друг к другу больше не влекло…
Хотя бы мог, конечно, рассказать ей сказки…
Прижаться к ее сморщенной груди…
И приведя ее к безумнейшей развязке…
Напиться вдоволь сумрачной тоски…
Все мог ты… В этом смысл изгнанья…
Из мира, где неволен ты собою…
Распоряжаться даже в миг отчаянья,
С рожденья уже отданный покою.
О, Смерть?! – Что может быть ее страшнее?!
Убийца, схоронивший жертву…
Ее же чувствует острее…
Всех ангелов, всех праведников божьих…
Которых ты любил вчера до дрожи…
Ты сказал это грубо, дерзко, потому что до этого она говорила только о завтрашнем дне, словно и не было этих похорон, убийства твоего друга и любовника жены, словно вся жизнь перед вами заново расстилалась как чистый лист бумаги… Но этого не было… и ты брезгливо одергивался, точно отряхивался от ее невыносимой лжи…
А она плакала, думая, что тебя мучает ее уродство… в то время, как ты изводил только собственный грех… и смех… И грех рогатой Сатаны… А дома она попросила у тебя водки…