Когда они остались одни,
– Рагнвальд, – сказал Ярослав, – знаю тебя, как человека храброго и достойного. Бывают в жизни порывы и страсти, но они приходят и уходят, а достоинство непреходяще. Поэтому я знаю, что никогда ты не бросишь тень на доброе имя своей родственницы. В приданое Олоф дает Ладогу – возьми ее себе. Поезжай туда прямо сейчас, построй себе там дом, детинец, городище – все, что захочешь. И никогда – никогда – не смей показываться мне на глаза.
Рагнвальд сжал зубы. На скулах заходили у него желваки.
– Ты, князь, жесток, – заметил он. – Но и в твоей броне есть бреши.
– Есть, – согласился Ярослав. – Поэтому говорю тебе открыто – упаси тебя Создатель, Рагнвальд, вместо Ладоги поехать в Хольмгард к Житнику и договариваться там с ним о чем бы то ни было.
Рагнвальд опустил голову. Он сразу понял, откуда Ярославу известно про этот альтернативный план.
– Ты написал ему, – сказал Ярослав. – Это было очень неосторожно с твоей стороны. И твое счастье, что грамоту перехватили и доставили лично мне. Есть люди на свете, которые даже рады, что они ниддинги, которые умеют как-то с этим жить. Например, Эрик Рауде. А ты, Рагнвальд, не сумел бы. Тебя очень беспокоит собственный престиж, и мнения о тебе посторонних людей.
Рагнвальд мрачно смотрел на князя.
– Что ж, – сказал он. – Был у дочери конунга и другой кузен, племянник самого конунга. Лет на пять ее старше. Они вместе росли. Что подумает она, когда узнает, что ты женат на убийце ее любимого кузена?
Глаза Рагнвальда, и без того круглые от природы, округлились еще больше. Отрицать было бессмысленно – Ярослав явно хорошо осведомлен.
– Откуда тебе это известно? – спросил он на всякий случай.
– А как ты думаешь.
– Эймунд, – понял Рагнвальд.
Ярослав промолчал.
– Я убью ее! – сказал Рагнвальд.
– Это ничего не изменит.
Рагнвальд стоял перед Ярославом понурый, уже не яростный, уже не безумный.
– Что же делать, – пробормотал он растерянно.
– Ехать в Ладогу.
***
Степь бескрайняя, степь равнодушная, только звезды светят огромные, и очень холодно. Гуляет ветер по степи, поддувает то сбоку, то сзади, а то в лицо. Противно зимой в степи.
Но ничего не поделаешь.
Две женские фигуры продвигались, подвывая ветру, поскуливая, но упрямо и неуклонно – на запад.
Богатый печенег, оказавшийся на поверку мужем неласковым, надменным, уехал сражаться под Любеч, оставив женщин на попечение престарелой своей матери, и жизнь Анхвисы и Светланки стала совершенно невыносимой. Старуха была бойкая, злобная и коварная. Она и при хозяине, сыне своем, спуску женщинам не давала, все тыкала крючковатым грязным пальцем, все сверкала маленькими, кровью налитыми глазками, все требовала, чтобы муж их наказывал, а он ее слушался, и когда маленькая Светланка, поддерживаемая большой Анхвисой, заявляла о правах и протестовала, всегда становился он, подлец, на сторону немытой подлой своей матери. А как хозяин уехал, и вовсе разошлась старуха мерзкая, все кричала на них, все ей было не так, и лезла даже драться, и кнутом охаживала.