– Лик от окружения зависит. Когда лик привыкает к окружению, – поучительно сказала Светланка, – он сам меняется, подделываясь под окружение. Ну да ладно, дойти бы до селения какого-нибудь, не упасть бы по дороге да не околеть.
– Это да, – согласилась Анхвиса, стуча зубами.
Они одновременно остановились и бросились друг другу в объятия.
– Бедные мы с тобою бедные, – запричитала Светланка. – Несчастные, неприкаянные.
– О-хо-хо-хо, – подвыла Анхвиса.
Они поплакали и пообнимались еще какое-то время, а затем продолжили путешествие. До селения они дошли.
– Подведем же итоги, сын мой, – сказала Рагнхильд, повернувшись по обыкновению профилем к собеседнику. – Тиран мертв, дети его в ссоре, любимый сын, которого он хотел сделать своим наследником, тоже мертв, ты правишь в Новгороде, пока только от имени Ярослава, но Неустрашимые признают в тебе равного.
– Более того, матушка, – ответил Житник, улыбаясь.
– Вот как? Ты можешь влиять на их решения?
– Еще лучше.
– Ты хочешь сказать, что ты – их лидер?
– Да.
– Тебя избрали?
– По законам Содружества.
– А что сталось с Эймундом?
– Он впал в немилость великую.
– Не без твоей помощи.
– Признаться, да. Что делать! Таков жребий властителей.
– До меня дошли какие-то темные слухи о смерти тирана. Будто бы его долго не показывали народу, хоронили в закрытом гробу, а в Киев доставляли закатанным в ковер в санях.
Житник улыбнулся.
– Какие сани летом? – настаивала Рагнхильд.
– Не обращай внимания, матушка. Издержки производства слухов. И ковер и сани действительно были. Но не в случае Владимира.
– Что за сани?
– Стояли сани под полом. Но лошадей в них не запрягали, конечно же.
– Хорошо. Далее. Что думает Ярослав?
– Не знаю. Это уже не важно. Новгородом владею я. А Святополк владеет Киевом.
– Да, жалко Святополка. Ты все-таки очень жесток, Житник.
– Нет, просто практичен. Весь в тебя, матушка.
– Что ж. В этом месте мы скорее всего видимся последний раз. Как переместимся, я дам тебе знать. Теперь это менее опасно. Езжай, и да хранят тебя боги.
Она повернулась к нему. Ему вдруг пришла в голову мысль что, возможно, мать его вовсе не слепа, но притворяется слепой.
В Новгород Житник возвращался в глубокой задумчивости. Ярослав стал опасен.
Они дружили ранее, шутили, много путешествовали вместе, доверяли друг другу свои секреты. Ему казалось, что он знает все слабости новгородского посадника. Он, Житник, возвысился благодаря Ярославу, правил в городе от его имени, и совершенно не рассчитывал, что в слабом, нерешительном, брезгливом себялюбце, любителе редких фолиантов и одиночества, проснуться вдруг амбиции. Что он вдруг сам поедет в Киев – улаживать разрыв с отцом, к которому его все это время толкал Житник. Что под Киевом он натворит дел. И даже, кажется, узнает, что сам Житник тоже в Киеве, и тоже действует. И даже воспротивится этому. Что ж. Он сам напросился. И он получит сполна. Его не устраивала роль дорогой игрушки, за которой присматривают и с которой сдувают пылинки – пусть познает, что на самом деле есть жизнь в большой политике. Знание и жизнь будут недолгими. Сам виноват.