Питерс обернулся и в изумлении уставился на нее.
– Вы не Олив Беттертон?
– Нет.
– Боже мой, – пробормотал Питерс. – Боже мой! – Он тяжело рухнул в кресло рядом с нею и произнес: – Олив… Олив, любовь моя…
– Не называйте меня Олив. Мое имя Хилари, Хилари Крэйвен.
– Хилари? – сказал Энди вопросительным тоном. – Мне еще предстоит привыкнуть к этому…
Он накрыл ладонью ее руку.
На другом конце террасы Джессоп, обсуждавший с Лебланом различные технические сложности текущей ситуации, вдруг оборвал собеседника на половине фразы и рассеянно переспросил:
– Так о чем вы говорили?
– Я говорил о том, друг мой, что вряд ли нам удастся затеять успешный судебный процесс против такой твари, как Аристидис.
– Верно, верно. Такие, как он, всегда выигрывают. Вечно ухитряются выйти сухими из воды. Но старик потерял на этом деле много денег, и это его отнюдь не порадовало. И даже Аристидис не сможет вечно ускользать от смерти. Я бы даже сказал, что, если судить по его виду, он довольно скоро предстанет перед Высшим Судией.
– А на что вы отвлеклись, друг мой?
– На этих двоих, – ответил Джессоп. – Я отправил Хилари Крэйвен в путешествие к неизвестному месту назначения, но теперь мне кажется, что финал ее путешествия будет совершенно обычным.
Некоторое время Леблан озадаченно смотрел на него, потом хмыкнул:
– Ну да, совсем как в пьесах вашего Шекспира!
– Вы, французы, такие начитанные, – проворчал Джессоп.