— Если бы правильно, чего б он так взъярился? Недооценили мы старика. Не с той стороны зашли. Диспозиция наша проигрышная, сказал бы ваш друг Май-Маевский.
К счастью, не успели мы подойти к калитке, как к нам вышла в обтёртой и заношенной одёжке старушка. С головы до пят она была одета в чёрное. Она очень бойко изъяснялась по-русски. Старушка принялась размахивать руками и что-то показывать, и впоследствии оказалась семидесятилетней внучкой долгожителя. Внучка жила с дедушкой в одном доме. Попов объяснял ей, кто мы такие и зачем пришли. Всё это время я стоял поодаль у калитки, прикрывая путь возможного отступления для профессора и готовясь отразить нападение коварного старика. Наконец Попов замахал рукой: нас пригласили войти.
Мы сидели одни на кухне, пока внучка пошла за Махмудом Багир оглы.
— Мы с вами полные идиоты, — поднял глаза к небу Попов.
— Это я уже понял.
— Для Эйвазова нет на свете никого, хуже его двойника. Внучка мне рассказала. Эйвазов Первый и Эйвазов Второй — каждый считает себя настоящим. Мы-то с вами могли бы и догадаться. Вначале оба Эйвазова просто ссорились. Потом Мухамед решил делать карьеру, переехал в Москву и поступил в Высшую Партийную Школу. А наш с вами Махмуд чуть не сел в лагерь. Очень редко они встречаются в альбоме. Можете себе представить эти встречи. Внучка весьма красочно их описала: «Старый маразматик, — кричит на брата москвич Мухамед, — посмотри вокруг, не смеши виноградные косточки! На дворе 1956-й год. Много ли проку в упрямстве, горный козёл?» «Заткнись, вонючий сапог, — отвечает Махмуд, — Аллах велик, хотя излишне терпелив. Убирайся в свою Москву, коровья лепёшка». Уже очень давно Мухамед не появлялся в родном селе. Поговаривают, что он метит на место секретаря местного ЦК. И тут мы с вами сваливаемся на голову — якобы «друзья» Мухамеда.
Наконец внучка опять объявилась. Вместе с ней пришёл дед. Глядел он из-под шапки по-прежнему недобро, левая рука перебирала чёрные косточки, нанизанные на нитку.
— Дедушка думал, вы от безбожника пришли. Выселять станете, — объяснила старушка-внучка, разговаривая так быстро, что мне едва удавалось разбирать пояснения. — Дедушку три раза хотели выселить: во время русско-персидской войны 1828-го года, при большевиках в 1926 и последний раз в 1937-м.
— Мы собственно не совсем от московского Мухамеда, а сами по себе, — принялся оправдываться Попов.
При упоминании Москвы лицо деда едва дёрнулось. Тут я решил вступить в дело.
— Вы за советскую власть или против?
— А она мене надо, твоя власть? — хрипло сказал Эйвазов. — Я сам себе хозяин.