К вечеру Салазко решил пройтись по городу, поглядеть на его «изюминки» и заодно на то, как они защищены. Первым делом набрел он на великолепный архитектурный ансамбль — высокие колоритные строения, башня с круговой смотровой площадкой. У прохожих узнал, что это бывший дворец ширван-шахов.
Потом увидел еще одну башню довольно странной конфигурации: к массивной круглой постройке примыкало какое-то выдающееся вперед сооружение. Торопливо проходившая мимо женщина в ответ на вопрос Салазко неожиданно улыбнулась и сказала, что башня эта носит название «Девичьей». «Наверное, старая легенда», — подумал Салазко, но спросить было не у кого. Редкие прохожие, что встречались ему на улице, были явно не из местных. Выздоравливающие раненые — на костылях, с перевязанной головой, с подвешенной на бинтах рукой… Все, кто, видно, уже мог передвигаться самостоятельно и отпросился у врачей, вылезли подышать вечерней хоть маломальской прохладой.
Салазко направился к порту, зная, что почти всегда именно на него, да еще на железнодорожную станцию, стремятся вражеские бомбардировщики обрушивать свои удары. На фоне ночного неба геометрически четко прорисовывались корабельные мачты, стрелы кранов. Все отчетливей шумел морской прибой. И неожиданно припомнились Салазко стихи. По размеру своему под такт шагов пришлись или под шум прибоя… Да не все стихотворение, а только две строчки. Он шел и повторял их про себя: «…и, качаясь, — идут — валы — от Баку — до Махачкалы…»
«Чьи же это стихи? — терзал он свою память. — Где я их слышал или читал? Вот Колька Попов, тот сразу бы сказал, а я теперь ни за что не вспомню. Хорошие стихи, это точно, иначе я и внимания на них не обратил бы…»
Он уже выбрался к порту, увидел зенитчиков на позиции, о которой ему говорили. Подошел, поздоровался, осмотрел орудия — все оказалось в порядке. Потом принялся за осмотр выстрелов. Записал год изготовления и номер партии снарядов, номер завода-изготовителя, уяснив все по клеймам на снарядах. Теперь оставалось лишь ждать валета.
И тут, словно его толкнул кто-то незримый, вспомнил он автора стихов. Да это же тот самый, кто «Песню о встречном» написал для кино, а Шостакович — на музыку положил. «Не спи, вставай, кудрявая!..» И точно, стихи те читал Коля Попов. Борис Корнилов — вот как звали автора. Но не успел Салазко возгордиться своей поэтической эрудицией, как по ночной тишине яростно хлестнули сирены воздушной тревоги.
Высоко в темном, как-то лихорадочно мигавшем по-южному крупными звездами небе послышались моторы вражеских разведчиков дальнего действия. Зенитчики тут же открыли ураганный огонь. Заторопились, зачастили их орудия.