Это была вывезенная из Смоленска и следовавшая с тех пор за русской армией Божья Матерь «Умиление».
Но даже тени умиления не увидел Петр Андреевич в темном, печальном и мудром лике Ее, взиравшем на русских воинов из-за сверкающего в солнечных лучах оклада.
Зато почудилось вдруг молодому князю, что бездонные, запредельные зеницы Пресвятой Девы повернулись в его сторону и их неземная, горняя материнская сила проникла глубоко-глубоко, прямо в душу, где жили ум и поэзия, но до сего дня не находилось достаточно места для настоящей веры.
И в этот момент, кажется, нечто важное было ему обещано свыше. Не счастье и радость, о нет. Вернее, не только это.
Обещано было ему нечто большее — жизнь. И со счастьем, и с радостью, но еще и со страданием и с состраданием... И с долгом, и с обязанностями, а главное — с пониманием, которое не многим из смертных даровано.
Тогда он не мог себе объяснить этого чувства и не ведал, что осознание высшего Смысла придет к нему, но лишь в глубокой, дряхлой старости. Он просто принял жизнь как щедрый дар. Долгую, очень долгую жизнь...
Батюшка загудел надорванным, напряженным голосом:
— ... яко вси по Бозе к Тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству...
И тогда Петр Андреевич Вяземский явственно ощутил, как чья-то теплая, твердая ладонь — нет, не ладонь, а длань — легла на его вихрастую, еще совсем мальчишескую макушку и несильно, ласково, однако настойчиво пригнула к родной земле, которую нужно было защитить.
Князь упал на колени на пересохший суглинок и отдал земной поклон...
Это он-то, насмешник и скептик, ярый поклонник господина Вольтера...
Он, чей рассудок всегда оставался холодным даже тогда, когда сочинял свои стихи...
Он, привыкший во всем сомневаться и веривший лишь очевидным, материальным, эмпирически проверенным фактам...
— Богородице, Дево, радуйся! — шепотом воззвал он к потемневшему, но такому лучезарно—светлому лику. В эти минуты он веровал, глубоко и до конца.
Потом началась битва, в которой пушечным ядром под князем убило Чалого...
А еще чуть позже — и сивую в яблоках кобылку Марусю свалили неприятельские пули...
Две убитые лошади под одним всадником за одно августовское утро — не много ли для того, чтобы быть простой случайностью?
И могло ли быть случайностью, что князь успел разглядеть крест, венчавший купол церкви деревни Бородино, прежде чем померкло его сознание?..
— Живой, живой! — Ефим плакал от радости, как чувствительная барышня, извлекая хозяина из-под трупа лошади. — Правду матушка ваша говаривала — в сорочке родились!