Он смеётся, он любуется тобой…
Сплин, «Бони и Клайд»
Семён Зуев
Я всегда считал способность достать мозг через ухо чайной ложечкой талантом исключительно женским, и всегда опасался дам, владеющих им в полной мере. Оказывается, я очень плохо знал людей, и подлинными мастерами этого дела являлись следователи отдела собственной безопасности из управления контрразведки. Больше всего было интересно, этому можно как-то научиться, или всё-таки должна присутствовать изначальная склонность?
Они очень долго и очень профессионально вынимали из меня душу, таская с допроса на допрос, и пытались вычленить нестыковки и противоречия. Учитывая, что правду я рассказал ещё в самом первом разговоре, когда лежал в госпитале с ногой, было особенно грустно. Без применения всяческих физических средств давления, без вымогательства, шантажа и угроз, вежливо и максимально корректно эти трое ребят довели меня до такого состояния, когда в жизни уже не хочется совсем ничего, только быстро и окончательно сдохнуть.
Из госпиталя меня перевели в одиночку без права посещений, где я потихоньку зверел и дурел от безделья. Единственное, что мне оставалось в сложившейся ситуации, это фанатично поддерживать физическую форму, осторожно разрабатывая конечность после операции. Ну, и очень, очень много думать. Моделировать какие-то ситуации, прокручивать в голове известные факты, строить схемы, планы и придумывать прочие упражнения для мозгов. Чтобы не заплесневели окончательно.
Не видя в мире ничего, кроме камеры да комнаты для допросов, я быстро потерял счёт времени. Поначалу появилась мысль делать какие-нибудь засечки или дырки в одеяле, но я очень быстро от неё отказался. А смысл? Если я отсюда выйду, то всё, что нужно, узнаю. А если не выйду… кому какая разница?
Меня даже медицинскими обследованиями не развлекали. Всё, что могли, сделали ещё в том же госпитале, а теперь меня очень ответственно, вдумчиво и долго «кололи». Я сам с собой, — за неимением других собеседников, — заключал пари, когда же им, наконец, надоест это развлечение. И потихоньку начал склоняться к мысли, что никогда.
Странно, но сильнее всего меня в собственном положении тревожили две мысли. Во-первых, отсутствие сведений о судьбе моей зверушки, — сумела она улететь, или тоже сидит где-то в соседней камере, — и, во-вторых, незнание и невозможность выяснить, есть ли по моему делу какие-нибудь подвижки или прогнозы. Мне-то никто не отчитывался!
Удивительным образом меня совсем не тревожила собственная карьера, и я ни на секунду не усомнился в правильности ни одного из своих поступков. Наверное, эта девчонка меня всё-таки заразила. Благородством там, или ещё чем-нибудь нехорошим.