Узнай об этом его покровительница, и она ужаснулась бы, понимая, что ее любимец сошел с ума: Брес возненавидел собственное отражение. Кто знает, сколько прошло дней (недель, месяцев, лет?) с тех пор, как он приказал вынести из своих чертогов все до одного зеркала, да вообще, любые блестящие, отполированные предметы, которые могли бы пусть даже мимолетно запечатлеть на своей поверхности его образ.
Нарциссу бы его проблемы.
Объяснял же сам себе эту антипатию Брес так: в Лету канула уже уйма времени… десятки, возможно, сотни лет. И на протяжении всех этих лет он чуть ли не через каждый час видел свое отражение. В медном зеркале, в воде, в стекле, в блеске золотых монет, на грани драгоценного камня, в чужих глазах… Знал бы кто, как он смертельно устал от самого себя. Именно так и никак иначе. От мира устать невозможно, Эохайд это знал, ведь тот непрерывно меняется, неустанно подбрасывая богам новые причины удивляться. Да, удивляться всегда будет чему. Но только не своей долбаной, никогда не меняющейся внешности! Она приелась ему до тошноты.
Но Брес знал, что божественные соседи поднимут его на смех, узнав корень его тоски. Потому сын Элаты предпочитал жизнь молчаливого затворника, хотя некогда пренебрегал и даже страшился одиночества. Однако иногда, крайне редко и с разной степенью периодичности, дабы окончательно не утратить рассудок, он позволял навещать себя Энки.
Как бы ни были сложны и запутаны семейно-родственные связи между богами, этого молодого юношу он считал своим братом, а если не братом, то другом, не другом, так учеником. Как бы то ни было, Энки всегда смотрел на Бреса широко распахнутыми глазами доверия, трепета и восторга (а именно так, по мнению Эохайда, смотрели младшие братья на старших, на отцов и на учителей). И хотя Брес презрел свою внешность, отказаться от своей души он не мог. Потому иногда рассуждал вслух перед публикой в лице одного лишь Энки, и встречая его одобрительные возгласы, безоговорочное согласие и восхищение, как бы любовался отражением своего изменчивого, загадочного, непостижимого внутреннего мира. Что нравилось ему несомненно больше, чем статичное выражение пусть и красивого, но опостылевшего лица. Ну, и кроме прочего, Бресу необходимо было хоть чье-то поклонение, при условии что Инанна ему уже приелась.
Так и теперь, он благосклонно принял Энки у себя. И потому юноша уже несколько часов к ряду сидел в углу, терпеливо ожидая слов, как подаяния, тогда как Брес, развалившись на ложе, придавался внутренним терзаниям. И, кажется, он был бы исключительно рад, наступи сейчас внеплановый конец света, апокалипсис, рагнарёк, пралая… что там еще успели придумать для них люди? Это бы, наверняка, несколько его отрезвило, ну а пока…