Ее зовут Марией Голубцовой. Впрочем, Мария – это для паспорта и выволочек начальства.
«Мария, сосредоточьтесь!.. Мария, снова ошибка!…Мария, вы опоздали на двенадцать минут, а вчера, между прочим, ушли на десять раньше!»
Ее шеф – главбух Полкан – этакая верста коломенская с непроницаемым, как сейф, лицом, ни на кого не смотрит, ни с кем не водит дружбы и при этом все видит и все знает. Как ему это удается? Может, в бухгалтерии стоит камера? Маня проверяла – вроде не стоит. Или она вовсе ничего не понимает в разведтехнике, и, к примеру, камера прячется на макушке этой унылой пальмы, в которую Полкан, выходя из своего каземата, выливает заварку? Вот будет весело, если пальма в один прекрасный день рухнет, не удержавшись на подгнивших корнях, и камера, оказавшаяся пуховым пальмовым цветочком, полетит в заварку, а Маня выковырнет ее и продемонстрирует Полкану, сверкнув торжествующим взглядом: «Доудобрялись, Павел Иваныч! Начальство вам за это премию не выпишет. Нет-с!»
Впрочем, шуточки и фантазии, которые разнообразят и немного скрашивают скучную и, в общем, бестолковую жизнь Мани Голубцовой, «биографии ей не сделают». Так, во всяком случае, утверждает ее коллега Елена Стефановна, призывая Голубцову к серьезности. В принципе Маня соглашается с бабулькой-интеллигенткой, которая сидит справа от Мани, оцепенело глядя в монитор, и распространяет приторный аромат духов, доставшихся ей, видимо, еще от титулованной бабушки.
Елена Стефановна кичится своим дворянством. Возможно, настоящим. Она на полном серьезе крахмалит по субботам кружевные воротнички и любит в обед порассуждать о Голсуорси. Ну, начинала Маня читать эту «Сагу о Форсайтах». Надеется, что когда-нибудь сдвинется с пятьдесят восьмой страницы. Жизнь свою устроит – и сразу сдвинется. Вот, например, выйдет замуж за английского миллионера, родит троих детей, отправит их учиться в Оксфорд, а сама рванет в кругосветку на яхте с любимым мужем, который, как хорошее вино, с возрастом станет еще благороднее. Вот там и дочитает сагу про английскую знать, смахивая с глаз слезы крахмальным платочком, как человек, искренне разделяющий возвышенные аристократические страдания. А пока…
А пока ее зовут Маней Голубцовой! И это имя – как диагноз. Или приговор. Что добавить? Разве что обмолвиться еще об одной Маниной мечте: раз и навсегда вытянуть волосы, чтобы эти чертовы кудри не торчали в разные стороны, словно охапка сена на пугале, и Голубцова не напоминала жизнерадостную толстушку-комсомолку из фильмов тридцатых годов. Кстати, чтобы уж окончательно разделаться с образом комсомолки, нужно бы распрощаться ей с парочкой ребер для обрисовки талии и скинуть пяток килограммов, дабы под щеками можно было разглядеть принципиальное наличие скул. (До видимых скул Маня не сможет похудеть никогда. Будем, в конце концов, реалистами.)
