– Павел Иванович! Да где же это вы так… назюзюлились? – растерянно хмыкает Маня, беря у Супина цветы.
Тетя Аля шепчет племяннику в ухо:
– Вот видишь, позволил себе человек. Нормальный, значит. Негодяй бы не позволил. Какой ласточка-то…
Тетя Аля улыбается, принимает букет у Мани. Трофим же натягивает свитер, не только не желая порхать вокруг ненадежной «ласточки», но даже находиться с ней в одной кухне.
Лишь Рита с недоумением и болью смотрит на происходящее.
– Спасение утопающих, как вы догадываетесь… – Полкан пытается стянуть ботинки, но это у него не получается, и он валится на пуфик. Маня, хохоча, помогает шефу разуться.
– Спасение, – назидает Супин, тыча длинным пальцем, – в наших руках. Вот он – Бэтмен большого пути! – вскидывает руку в сторону Трофима главбух. – Завтра мы полетим с плащом и маской в сторону черных захватчиков, чтобы вырвать… и все!
Павел Иванович в изнеможении откидывается.
– Спасибо, Голубцова. Вы чудно добры. И кудри вам к лицу. Философ совершенно прав. Жизнь – треугольная штука, черт возьми!
– Ну ладно, Павел Иванович, пойдемте ужинать и отдыхать, – пытается подставить плечо Полкану Маня.
С ее помощью Супин встает и движется в сторону кухни.
Трофим становится монументальной преградой на их пути.
– Тосик, ну что ты, в самом деле? – возмущается Маня.
– Я все сказал. Маргарита поняла. Буду ждать в семь ноль-ноль на условленном месте. Надеюсь, без неожиданных сюрпризов, – Седов выпячивает подбородок в сторону соперника и, притиснув его с силой к стенке, проходит в коридор.
– Тосик, останься! Куда же ты? – лепечет тетя Аля.
– Я – спать. Утро предстоит сложное, – гордо обрушивает себе на голову шапку-ушанку Трофим и, запахнув пуховик на манер Бэтмановского плаща, удаляется из квартиры.
– Я снова все сделал не так? – смотрит растерянно на Маню Полкан.
– Все так, Павел Иванович.
Маня отводит глаза от близкого и доверчивого лица шефа. От него пахнет хорошим коньяком, сигаретами, одеколоном. Пряным, дурманящим.
«Господи, я ног не чувствую. И вспотеть только не хватало», – проносится в Маниной смятенной голове.
Но, слава Богу, Супин усаживается на стул и хватается за ложку.
– Ни черта не ел! Только пил… О, какое счастье – горячее!
Он говорит что-то еще, прихлебывая и глотая. Слов женщины не разбирают. Они, как зачарованные, смотрят на него, одинаково подперев руками щеки. Три девицы у стола.
Первой спохватывается тетя Аля.
– Добавочки, конечно! – она подливает Полкану супа и снова подпирает щеку.
– Простите меня. Расклеился что-то… Но завтра, в семь ноль-ноль… Так ведь? В семь? Я готов. Решительно готов. И незачем было размазывать меня по стенке. Да!