Супин пытается собраться с мыслями и восстановить привычную мину непререкаемого достоинства.
– Отдохните, Павел Иванович, а утром посмотрим, – подает голос Рита. – Вы сегодня ничего не выяснили? Не были у генерального в больнице?
Супин обреченно мотает головой.
– Все впустую. И генеральный плох. Придется нам идти на крайние меры. И мне… страшно. А вам? Неужели вам всем не страшно? А если тюрьма? А если охрана Кашина схватит и покалечит? Или вовсе убьет? Рита, что вы молчите?!
Маню поражает искренность, с которой Полкан расписывается в своей слабости.
«Он – настоящий. Конечно, не Бэтмен. Да и к свиньям этого голливудского шута! Хочу встретить вот такого, живого…»
Рита пожимает плечами.
– Никакой охраны быть не должно. Водитель и нянька. Но, быть может, вам и вправду лучше не рисковать? В конце концов, помогать человеку, который лишает вас работы и едва ли не сажает в тюрьму, – абсурд.
– Бросьте, Кашина, делать из меня слизняка. Мне ведь тоже нечего терять. Выбора нет.
Он скребет ложкой по тарелке, подбирая остатки лапши. Посуда после трапезы аккуратиста выглядит образцово – можно и не мыть.
Тетя Аля тянется к холодильнику. Маня категорично машет на тетку. Аля сникает и снова укладывает щеку-плюшечку на руку.
– А где ваши очки? И машина? – спрашивает Маня.
– О! Очки вроде в пальто. Они все падали в грязь почему-то… А машина там… – он неопределенно кивает в пространство. – Не беспокойтесь. Я посплю, встану в пять и буду на месте с машиной в нужное время. Спасибо, как всегда, все очень вкусно.
Супин, покачиваясь, встает:
– Мне бы в душ, если позволите…
Маня бежит в гостиную, достает из шкафа свежее полотенце. Поворачиваясь, она натыкается на Павла Ивановича. Он подхватывает ее под локоть и, быстро склонившись, целует руку.
– Я не стою вашего беспокойства. Вы… Голубцова… вы даже не представляете, кого пустили в дом.
Маня неловко отнимает руку, опускает голову, краснея:
– Вора и растратчика?
– Да уж… – вздыхает Супин. – До Тосика мне – как до луны.
Маня прыскает.
– Может, оно и к лучшему?
Полкан театрально раскидывает руки, мол, как знать?
– Вот полотенце. Шампунь и всякое прочее в ванной. А… ваши вещи?
Маня от смущения говорит излишне деловито.
Супин берет у нее полотенце, грустно ухмыляется:
– Вещи – пустое. Носки за ночь высохнут на трубе. Пардон за прозу.
Маня мгновенно представляет голубые носки в горох, обмотанные вокруг полотенцесушителя, но это отнюдь не сбивает ее романтического настроя. «Горох – это даже мило. В качестве вызова и нестандартного решения… Один известный журналист вообще носки с сандалиями носит, и ничего».