Поющая в репейнике (Машкова) - страница 49

– Так мы прям так, собственными легкими, можно сказать, красили. Господи, да что я только не красила, не нюхала за свою жизнь! Но молоко – честь честью – давали. И на пенсию по вредности раньше времени, это уж как положено, все путем…

Тетка подходит к кульминации рассказа, рубит руками воздух:

– А вот личная жизнь через эту малярку и не сложилась!

– Аль, есть ты будешь? Давай-ка, съешь парочку пельмешек и спать, – вкрадчиво увещевает ее Маня.

Аля лезет в карман за платочком – фантики летят на пол.

– На-ка чайку, – подсовывает ей чашку Маня. – И коровки твои любимые, «александровские».

– О, это дело! Это лучшие конфеты во веки веков, – отвлекается тетка, беря конфету.

Маня виновато смотрит на Супина, который все так же милостиво слушает тетку, не расслабляя спины.

Но одной «коровкой» Алю не сбить! Сунув конфету за щеку, а фантик – в карман, она, пожевав конфетку и горестно вздохнув, неумолимо продолжает движение по давно проторенной колее:

– Детки мои через эту отраву не родились. Это я теперь понимаю, что через отраву, которой я дышала с вечера до утра. Тогда-то изводила себя, что бесплодная, никчемная, неполноценная я баба. Все выкидывала и выкидывала…

Аля горестно смолкает, отдирая прилипшую конфетку языком от зубного протеза.

– А муж Сергуня злющий был, как бес. Все хлёбово требовал. Это первое значит, чтоб и с утра, и в обед суп. Да понаваристей. Да-а, а потом надоело ему, что жена неродящая, ну он и говорит: еще одна попытка – и к Таньке, соседке по даче, уйду.

– И ушел? – сочувственно спрашивает Супин, накалывая остывший пельмень на вилку.

– Да. И пятнадцать лет я с ними бок о бок за одним забором жила. Огурцы слезами поливала… А у него от Таньки так никто и не родился. Бог-то правду видит, поди, – Аля причмокивает, роняя слезу на воротничок халата.

– Ну ладно, давай уже, ступай программу «Время» смотреть, – берет Алю за плечи Маня.

Та руку Манину сбрасывает, ерепенится не на шутку:

– Что, я пропаганды не видала? Каждый день одно и то же. Америка – гадина, Россия – святая и несчастная. Народ – золотой, но глупый. Бедные беднеют, богатые богатеют, и цены, сколько ни запрещают им в Кремле, ничего не боятся. Растут, собаки.

Холодильник будто рыкает в ответ и принимается за традиционную тряску.

Маня решительно берет Алю за руку:

– Все. Про то, как «дачу продала и квартиру большую ухватила – повезло на старости лет за все муки-испытания», я сама Павлу Ивановичу расскажу.

– Ну ладно, – сдается тетка, досасывая конфету и вставая.

Вдруг она прищуривается и строгим взглядом мерит Супина.