Руф. Цезарь, это большая честь для меня. Но у меня же ничего нет… Мы ждали тебя только завтра.
Адриан. Да ничего и не надо. Хлеб и горшечный сыр у тебя есть? Оливковое масло? Немного вина. Ну, если ты хочешь роскошествовать — горшок чечевицы с салом.
Руф. Чечевица с салом? Ты шутишь, цезарь?
Адриан. Ничуть. Нам вполне хватит. Тиней, старый приятель, ты тоже стал чревоугодником? И тебя разъела эта азиатская ржа? Ты тоже, как наши восточные сатрапы, меняешь поваров, травишь себя соусами, пряностями и приправами? Я помню, как мы с тобой в Бельгии месяцами довольствовались ячменным хлебом, репой и чесноком! Да еще ходили к красоткам, и те не жаловались… Сейчас ты ешь только цесарок, паштет из соловьиных язычков и заливное из новорожденных антилоп?
Руф. Нет, цезарь, я ем обычную еду.
Адриан. Благодарение Аполлону! Я могу надеяться, что у тебя дома меня не отравят?
Руф. У меня?! Да ты ополоумел, Адриан?! Прошу простить, великий цезарь!
Адриан. Ну, наконец, ты сказал от души! Узнаю прежнего Руфа, прямодушного рубаку и храбреца. Вино и хлеб с сыром, Тиней? Ступай, скажи своей Руфине, что один старый философ привез ей из Египта подарки.
Жест рукой. Руф уходит.
Адриан. Садись, Акива. Я не предлагал тебе этого раньше, ибо это считалось бы оскорблением величества. Но сейчас нас никто не видит.
Акива. А слуги и рабы?
Адриан. Считай, что у них нет ни глаз, ни языка. Я имею в виду людей, а не говорящие орудия.
Акива садится.
Знаешь, что самое тягостное в обязанностях императора? То, что ты должен постоянно вести себя как на параде. Нельзя и на минуту стать самим собой. Единственный человек, который не видит во мне императора — это мой врач Гермоген. Я для него лишь пациент, то есть мешок потрохов, пораженных разными болезнями. У тебя есть свой врач, Акива?
Акива. Есть, цезарь. Его зовут Эвполем.
Адриан. Грек?
Акива. Нет, еврей, но носит греческое имя. Он родом из Антиохии, а там это не редкость. Думаю, я для него тоже не книжник Акива, а средоточие разных жидкостей, смесь крови, лимфы и желчи. Таково ремесло врача. Если он будет видеть в больном личность или должность, его уста скует страх, и он не сможет лечить болезни.
Адриан. До того, как нас оглушили эти трубы, я остановился на мгновение у дверей перевести дух. Я услышал, что вы изучали нечто на одной ноге. Что сказал этот ваш мудрец Гиллель?
Акива. Он по просьбе некоего язычника определил сущность нашей веры.
Адриан. В чем она?
Акива. Не делай другим того, что ненавистно тебе.
Адриан. Ты можешь также кратко определить сущность христианства?