– Не получится.
– Лагерь на серном руднике – это ад!
– Возможно. Не могу ни подтвердить, ни опровергнуть – я еще не был в аду небесном, – с беспечным смешком в голосе сказал Адам, – возможно…
– Там долго не протянешь, я точно знаю, – вспомнив Дяцюка в Семеновке и «серную вонючку в степу», горячо сказала Александра.
– Долго там не живут – это правда. Но там меня ждут больные. Там Семечкин.
– То-то-то есть как?! – заикаясь, с трудом выговорила Александра. – Ты, ты, ты отказываешься бежать?
– Конечно.
– Ты что говоришь? Ты что, Адась?
– Я говорю: там меня ждут люди.
– А мы что – не люди? Мы – не люди?! А твои дети?! Я? Ксения?! Мы – не люди…
В напряженном молчании, отстраненно, как на том свете, шумел дождь за тонкими стенками.
– Ты знаешь Ксению?
– Знаю. Я ездила на твои розыски и познакомилась. Маленьких знаю. И Адама, и Александру. У них глаза твои.
– До сих пор? Я думал, потемнеют.
– До сих пор твои – синие-синие.
Где-то далеко за палаточным городком прозвучали два винтовочных выстрела, наверное, кто-то пытался прорваться сквозь кольцо оцепления.
– Ты права, – помолчав, сказал Адам. – Но я не могу сбежать. Не получится.
– Получится, – обреченно прошептала Александра и отвернулась к подрагивающей под струями дождя брезентовой стене палатки.
– Да, ты права, там живут недолго, – наконец произнес Адам после затянувшейся паузы. – Но Семечкин такой человек – он и в преисподней жизнь наладит. У нас за последние четыре месяца ни один человек не умер. До Семечкина рабочих обновляли каждый квартал. Охранники, и те не выдерживали – стрелялись. А сейчас другое дело. Семечкин вывел лагерь за территорию рудника, притом с правильной стороны, учитывая розу ветров, чтоб запах серы не наносило. Построил баню. Построил медпункт. Питание неплохое. Даже мясо дают. Лекарствами обеспечивает. Зимой – дровами, а с дровами здесь тяжело. У нас один заслуженный инженер срок отбывает, так печку он изобрел металлическую, в ней дрова горят часов десять, вернее, тлеют, но тепла она дает много, хватает тепла. Таких печек железных мы наварили много. У Семечкина эта печка – главный обменный продукт, она и гражданским, и военным нравится. Семечкин со всеми умеет договориться: и в Главном лагерном управлении, и с местным гражданским начальством, и с военными, и с уголовниками. При нем даже охрана не зверствует, как бывает обычно. Порядок у нас и на руднике, и в бараках. И семичасовой рабочий день – и план перевыполняется. Люди ожили. Как я могу их бросить? – Адам еще долго рассказывал о Семечкине, о своих больных, о чудо-печке, о порядках в лагере, рассказывал до тех пор, пока не понял, что Александра спит. – Не получится, – глухо буркнул он напоследок и нежно обнял жену.