– А кого это рядом хоронили?
– Не знаю. – Шали не понял, переспросил:
– Над чьей могилой ты сейчас стоял? – Я ответил:
– Это страшно, когда на похоронах никого нет. – И Шали, наконец, понял, слегка обнял меня за плечи.
Утром, когда я шел на работу, рядом со мной остановился обшарпанный вэн. Из него высунулся худощавый молодой еврей интеллигентной внешности.
– Простите, сэр, – обратился он ко мне. – Вы работаете в синагоге «Янг Израэл»?
– Вы угадали. – Я уже где-то видел этого молодого человека. Вероятно, он посещал соседнюю синагогу на Восьмой стрит.
– Вам иногда требуются помощники? – спросил он.
– Нет, я сам справляюсь со своей работой.
– Нет, я не имею ввиду постоянную работу. Может быть, у вас иногда требуются работники хотя бы на два-три часа в неделю? На любую работу.
– Нет, у нас нет такой работы. Наша синагога бедная, мало активная.
– Извините, сэр. – И вэн поехал дальше. Мне показалось это странным. Вполне приличный человек оказался в нужде. Вероятно, у него семья. Он учится в какой-нибудь еврейской академии. Стипендия мизерная. Денег не хватает. Готов на любую работу, чтобы заработать несколько долларов. Почему евреи ему не помогут? Где же знаменитая еврейская порука? В синагоге я все это изложил Хае. Она объяснила, что все студенты духовных еврейских учебных заведений живут в крайней нужде, если не имеют богатых родителей. И тут же она привела несколько примеров из своих знакомых. В этот вечер я пришел к Розе на телевизор и остался у нее на ночь. Во время вечернего чая я рассказал ей сегодняшний случай с нищим еврейским студентом.
– Не понимаю, – сказал я. – Ведь среди еврейского населения самый большой процент миллионеров. А действительно верующие фанатики, на которых держится их религия, живут в нищете. И ведь эти миллионеры знают это, а не хотят помочь. – Роза подумала и сказала:
– Они дождутся революции. – В воскресенье я поехал в Манхэттен на очередную выставку в Уитни музее, где, наконец, согласились выставить всего три картины Збигнева, как редкий пример вторжения изжившего себя реализма в современное творчество. Одна из его картин была мне знакома по Бостону. «Минуты невинного счастья». Збигнев был в окружении посетителей музея. Он давал интервью какому-то корреспонденту. Очевидно, «изживший себя реализм» привлекал публику больше чем скучные абстракции. Збигнев заметил меня, снисходительно кивнул через головы окружающих его людей. Когда корреспондент отошел, я подошел к Збигневу, поздоровался, сказал:
– Я читал в «Нью-Йорк таймсе» статью об этой выставке. Кажется, абстракциям пришел пиздец. – И я указал на другие картины в зале, аккуратно выведенные городские пейзажи.