— Цветное от белого.
— …Но ты еще и помогла решить проблему с чеком и сгладить разногласия с парнями. Прими это, Реми. Ты милая.
— Заткнись, — огрызнулась я.
— Разве это плохо? — спрашивает он.
— Нет, — говорю я. — Просто это неправда.
И никогда так не было. Меня называли по-разному, но никогда не говорили, что я «милая».
От этого я занервничала, словно он открыл страшную тайну, о наличии которой я даже не подозревала.
— Ладно, — говорит он. — Теперь ты.
— Теперь я что?
— Теперь ты говоришь, почему я тебе нравлюсь.
— С чего это?
— Реми, — строго говорит он. — Не заставляй меня вновь называть тебя милой.
— Ладно, ладно.
Я сажусь и наклоняюсь вперед, двигая свечку к краю стола. Разговор о том, как я утратила угловатость: вот какой я стала. Правдивые признания при свете свечей.
— Ну, — наконец говорю я, понимая, что он ждет: — Ты заставляешь меня смеяться.
Он кивает.
— И?
— Ты хорошо выглядишь.
— Хорошо выгляжу? Я назвал тебя красивой.
— Ты хочешь быть красивым? — спрашиваю я.
— А ты говоришь, что нет?
Я посмотрела на потолок, покачав головой.
— Я шучу, я прекратил. Боже, расслабься, ладно? Я не прошу тебя пересказать Декларацию Независимости под дулом пистолета.
— Надеюсь, — говорю я, и он смеется, достаточно громко, чтобы задуть свечу на столе, и мы снова остаемся в полной темноте.
— Ладно, — говорит он, и я поворачиваюсь к нему, обвиваю руки вокруг его шеи. — Тебе не нужно говорить это вслух. Я и так уже знаю, почему я тебе нравлюсь.
— Знаешь, угу?
— Ага.
Он обхватил мою талию, притянул ближе.
— Итак, — говорю я. — Расскажи мне.
— Это животное привлечение, — просто отвечает он. — Полностью химия.
— Ммм, — говорю я. — Возможно, ты прав.
— На самом деле это не имеет значения, почему я тебе нравлюсь.
— Нет?
— Неа.
Теперь его руки в моих волосах, и я наклоняюсь, неспособная увидеть его лицо, но его голос ясный, близкий к моему уху.
— Просто это так.
— Это, — сказала Хлоя, сделав снова кислое лицо, — отвратительно.
— Перестань, — сказала я ей. — Он может слышать тебя, ты знаешь.
Она вздохнула, вытирая лицо тыльной стороной ладони. Было жарко, и только что асфальтированная дорога очень сильно пахла. Манки, однако, сидел между нами в пластиковом детском бассейне, на корточках, полным холодной воды. И ему было очень хорошо.
— Намыль ему лапы, — сказала я Хлое, выдавливая больше шампуня на свою руку.
— Они очень грязные.
— Он весь грязный, — все ворчала Хлоя. — Ты посмотри на эти гигантские лапы, они длиннее самой Талинги, ради бога.
Вдруг Манки встал, и начал лаять на кошку, пробегавшую мимо двора.