— Дон, — мягко говорит продавец: — это Рут, и мы прилагаем все усилия, чтобы сегодня она уехала на новенькой «Королле».
Рут нервно переводит взгляд от Дона на меня, затем снова на Дона. — Я только…, - бормочет она.
— Рут, Рут, — успокаивает Дон. — Давайте присядем на минутку и поговорим о том, что мы можем сделать для Вас. Хорошо?
— Верно, — поддакивает ему продавец, деликатно подталкивая ее вперед.
— Мы просто поговорим.
— Хорошо, — неуверенно отвечает Рут и входит в офис Дона. Проходя мимо, она бросает взгляд на меня, словно я являюсь частью происходящего, но я прилагаю все усилия, чтобы не побудить ее бежать отсюда быстро и без оглядки.
— Реми, — заметив мои чувства, шепчет Дон: — Увидимся позже, ладно?
— Ладно, — говорю я, затем наблюдаю, как Рут заходит в офис.
Продавец усаживает ее в неудобное кресло лицом к окну. В это время азиатская пара забирается в свой новый грузовик. Они улыбаются, пока регулируют сиденья, восхищаются интерьером: женщина опустила вниз козырек и изучает свое отражение в зеркале. Они глубоко дышат, чтобы прочувствовать запах новой машины, и муж вставляет ключ в зажигание. Затем они уезжают, помахав на прощание продавцу.
Еще и закат.
— Итак, Рут, — Дон садится в свое кресло. Дверь за ними закрывается, и я едва могу видеть его лицо. — Что я могу сделать, чтобы ты стала счастливой?
Я уже наполовину пересекла выставочный зал, когда вспомнила, что мать очень-очень просила напомнить Дону о коктейлях сегодня вечером. Её новый редактор вечером будет в городе, якобы ему как раз по пути, он едет из Атланты, и хочет заскочить и пообщаться. Однако, на самом деле мама задолжала издателю роман, и все уже начали нервничать по этому поводу.
Я разворачиваюсь и возвращаюсь по коридору к офису Дона. Дверь все еще закрыта, но я могу различить перешептывающиеся за ней голоса.
Часы на противоположной стене похожи на школьные, с большими черными цифрами и подрагивающей секундной стрелкой.
Уже час пятнадцать. Прошел день после моего выпуска из средней школы и вот я здесь, не валяюсь на пляже и не отсыпаюсь с похмелья как все остальные. Я выполняю свадебные поручения, словно мне за это заплатят, в то время как моя мать лежит на своем ортопедическом матрасе,[2] шторы плотно задернуты, и спит. Она уверяет, что сон очень важен для ее творческого процесса.
И этого вполне достаточно, чтобы прочувствовать. То тихое, бурлящее пламя в моем желудке, которое всегда появляется, как только чаша весов перевешивает в ее пользу. Это либо чувство обиды, либо старая язва давала о себе знать, или же все это вместе. Музыка над моей головой становится громче, словно кто-то регулирует звук, и теперь меня оглушает песня в исполнении Барбры Стрейзанд. Я закидываю ногу на ногу, закрываю глаза и впиваюсь пальцами в ручки кресла. Еще несколько недель такого кошмара, говорю себе я, и точно с ума сойду.