Я жадными глотками пила воду прямо из бутылки, а он сочувственно – да, именно сочувственно, а не насмешливо, как того можно было ожидать, – смотрел на меня.
– А что… что дальше? – хрипло спросила я.
– Он вывез меня из Донецка, позвонил отцу и предложил приехать забрать меня. Признаюсь, я не сразу ему поверил. Мы с ним долго… разговаривали. Мне тогда уже не о себе надо было думать, а попытаться отца уберечь, не дать попасть в ту же западню. Понимаете? У него слабое сердце. Он бы… не вынес того, что я.
– Вас били?
– Переломали ребра, пальцы на руках… ну и еще так, по мелочи.
– И он… тоже бил?
– Нет. Он не бил. Он это все снимал.
– Как?..
– Камерой. Чтобы послать видео моему отцу.
Наверное, слезы катились из моих глаз уже давно, потому что он вытащил из кармана очень чистый, идеально отглаженный носовой платок и протянул мне:
– Возьмите. И еще: он не стоит ваших слез. Хотя… он поступил со мной честно. Более того, он отдал моему отцу деньги. Выкуп. Не весь выкуп – а свою часть, я так понимаю. Двадцать тысяч долларов. Немалая сумма. Я думаю, в нем просто проснулась совесть… может быть, не вовремя. – Жук криво улыбнулся. – А то, что он вынес на себе раненого бойца… конечно, честь ему и хвала, но… предавший раз предаст снова, – сказал он, как припечатал.
– Значит, он из Донецка?
– Возможно, – как-то уклончиво сказал Жук. – Но я его раньше там не встречал. Город-то большой… был. Хотя… мне он сказал, что вроде бы из России приехал.
– Может быть, он понял… что его обманывают? Может быть, он сам – тоже жертва?..
Я еле шептала – силы окончательно покинули меня. Мои слезы уже насквозь промочили безупречный платок, но я все плакала и плакала.
– Я рассказал вам все, что знал. Мы же так договаривались, правда?
– Да… конечно. Спасибо. Теперь буду знать… где искать. Пойдемте, я вас провожу до проходной.
Я шла рядом с Жуком, старательно отворачиваясь в сторону, когда навстречу попадался кто-нибудь в белом халате. Хотя я и ополоснула лицо холодной водой у раковины в ординаторской, я все равно знала, что глаза у меня красные, а нос распух. Впрочем, слезами у нас никого не удивить. Плачут все: родственники, друзья, те, кто приносит волонтерскую помощь… плачут и врачи – от бессилия, от горя, от радости. Плачут даже сами бойцы – слабости присущи всем… а боль или тоска порой бывают невыносимы.
Через отмытые до блеска стекла стеклянной кабинки проходной я смотрела, как уходит Жук, но он не уносил с собой моего негодования, разочарования, нарастающего гнева. Это все ширилось и росло… как будто тот, что безмолвно лежал в палате, продолжал предавать, шантажировать, похищать…