Я читаю, едва разбирая расплывающиеся буквы, прячась за экраном, как за щитом, и знаю, что меня все равно видно. Я перескакиваю с одной странички на другую и украдкой вытираю слезы просто рукавом. Утром я так замечательно накрасила глаза, потому что подумала: вдруг ОН именно сегодня придет в себя? Теперь мой рукав уже весь черный. Моя прекрасная водостойкая тушь, может быть, и не смывается, но зато замечательно размазывается! В отражении экрана я смутно вижу свою странно полосатую, словно бы в камуфляжной краске, физиономию, но читаю, читаю… читаю, несмотря ни на что. Я хочу знать, что у НАС еще есть надежда! «В 2003 году американец Терри Уоллис пришел в себя после девятнадцати лет пребывания в коме, в которую он впал после травмы в автомобильной аварии. В 2005-м американский же пожарный Дон Херберт вышел из десятилетней комы, наступившей после его пребывания в завале без воздуха двенадцать минут». Я жадно впитываю эти строки, совсем как кислород, которого так не хватало пожарному Херберту. Я готова ждать десять лет – да что там, я готова… готова на все. Я знаю, что я его не отдам!
Слезы льются уже потоком, я не успеваю их смаргивать, и все куда-то исчезает: и статья, вместе с ее утешительным «китаянка Чжао Гуйхуа, пробывшая в коме тридцать лет, очнулась в ноябре 2008 года. Ее муж самоотверженно находился рядом с ее постелью и, помимо ухода за ней, поддерживал постоянный словесный контакт: рассказывал ей о последних событиях и говорил ласковые слова любви и поддержки», и пейзаж за окном, и мне уже все равно – увидит ли меня кто-то всю в слезах и соплях или нет.
– Ну, перестань, перестань… на вот тебе салфетку, утрись…
Оказывается, в комнате уже давно никого нет, кроме меня и Олега, который, видимо, только что вошел.
– У тебя что, работы нет? – Я огрызаюсь, агрессивно ссутулив плечи и не поворачивая головы.
– Всегда работа есть… вот, сейчас тебя утешать приходится. Что случилось? Ему что… хуже?
Я длинно всхлипываю, трясу головой и зарываюсь лицом в салфетку. Она такая же мокрая, как и я, но ее влажность – это чистота с приторным химическим запахом. Я прикладываю эту синтетическую тряпочку с бензиново-нарциссовым благоуханием к своему распухшему носу, к глазам – все равно от макияжа давно ничего не осталось, а затем трубно сморкаюсь. Олег – кто бы еще обо мне так заботился? – тут же вынимает из коробки новую.
– Отключают? – сочувственно спрашивает он, должно быть, понимая, что ТАК плакать я могу лишь об одном.
– Не-е-ет, – всхлипываю я. – Пока нет. Выпросила еще неде-е-елю.