Пони ступал шагом по гладкой дороге, и Мэку подумалось, что их трио напоминает собой «Бегство в Египет»[61], однако он промолчал, будучи благочестивым юношей. Он только несколько раз оборачивался назад и смотрел на всадницу. Роза сняла шляпу, чтобы защитить глаза ребенка от света, и яркое солнце обливало золотистыми лучами ее непокрытую голову. Она кротко склонялась над маленьким созданием, сидевшим перед ней в седле, и напоминала тихую мадонну Корреджо[62]. Это зрелище, скрытое от чужих глаз, Мэк долго не мог забыть. К искренней привязанности, которую он питал к своей кузине, присоединилось еще глубокое уважение.
– Как ее зовут? – вдруг спросила Роза, прервав продолжительное молчание, нарушавшееся лишь стуком копыт, шелестом ветвей над их головами и радостным щебетаньем птиц.
– Право, не знаю, – ответил Мэк, вдруг оказавшийся в новом затруднительном положении.
– И вы не спросили?
– Нет. Мать называла ее «дитя мое», а старуха – «девчонкой». Я знаю только, что ее фамилия Кеннеди. Называйте ее, как хотите.
– Тогда я буду звать ее Дульсинея, раз вы ее рыцарь, а сокращенно – Дульче. Славное имя, правда? – рассмеялась Роза, забавляясь своей выдумкой.
Дон Кихот обрадовался, готовый служить своей маленькой даме. Он приступил к подвигам немедленно – нарвал большой букет полевых цветов и отдал его девочке. На бледном личике вдруг затеплилась улыбка.
Тетушка Изобилие встретила новую гостью с обычным радушием. Выслушав всю историю, она приняла ее близко к сердцу и с усердием принялась устраивать ребенка в доме. Эта почтенная старушка по духу была настоящей всеобщей бабушкой. Всего через полчаса с той минуты, как тетушка Изобилие развернула свою кипучую деятельность, девочка уже спускалась вниз, держась за руку Розы, вымытая, причесанная, в розовом платьице, правда, чуть великоватом, и в белом переднике, чуть маловатом. Больная рука была перевязана чистой повязкой, а в здоровой малышка держала целую связку катушек для забавы. Печаль жила в ее личике, но глаза были уже не такие испуганные, а только несколько смущенные, и бедное сердечко, видимо, успокоилось.
– Ну, как вам теперь нравится ваша Дульче? – с гордостью спросила Роза, демонстрируя плоды своих усилий. Она принесла в комнату чашку молока и хлеб.
Мэк опустился на колено, взял маленькую, слабую ручку и поцеловал ее с благоговением истинного рыцаря, торжественно процитировав бессмертное творение Сервантеса: «Высокая и могущественная повелительница! Твой до гроба – Рыцарь печального образа».
Но девочка, кажется, не бы ла расположена забавляться и, подняв пальчик, указала на чашку, проговорив: