— Ну разве мог забыть я друга?
— С нынешней ночи забудьте его, чтоб долго не пришлось горевать. Погиб ваш друг. Убит весьма жестоко.
— Кем? Турками убит?
— Нет, турки злы, не спорю, мстительны еще, но невиновны в этот раз они… Его убил хорват… Вышкович… Валко.
Константин сообщал мне жуткую новость, запинаясь и делая остановки для глубокого вдоха.
— Валко — это имя, — на всякий случай пояснил он, видя мое полубессознательное от горя состояние. — Так еще названо маленькое, но симпатичное село близ Вуковара. Названо, между прочим, в честь него, Вышковича. Вы слышали легенду? О ней писал вам Алексей?
— Полгода целых я не получал он него письма, — я сложил на коленях дрожащие руки.
— Принесите, пожалуйста, письмо для господина Подкорытина — Тарановского. Оно в моем портфеле выше всех бумаг, — обратился полковник к собаке.
Сбегав в вестибюль, Дарья Прокофьевна принесла в зубах мятый пыльный конверт и отдала хозяину.
— Держите последнее его письмо, вам адресованное. Я счел долгом привезти его в Россию, чтобы передать вам лично в руки.
Константин отдал мне запечатанное письмо. Читать его сразу же, в присутствии полковника, я не решился, оставил конверт на столе.
— А душегуб пойман, ему воздано по заслугам? — дрожащим голосом осведомился я.
— По сей день он свободен, — уныло ответил полковник. — Поверьте, я не меньше вас о том жалею.
— Что же вы приехали? Почто бы вам с солдатами не поискать его в горах?
— Нас срочно отозвали. Я не мог ослушаться приказа.
Дарья Прокофьевна подбежала ко мне, дружелюбно помахивая хвостом. Она хотела было положить морду мне на колено, но я испуганно вздрогнул, и собака отступила.
— Давайте закругляться, отходить ко сну, Тихон Игнатьевич. Не буду больше бередить вам нервы, — выйдя вслед за мной из-за стола, сказал полковник. — Мне надо очень рано встать, с первым петухом. Будьте любезны, проводите меня в комнату для гостей.
Выполнив его просьбу, я вернулся в столовую, вскрыл конверт и, не присаживаясь от волнения, на одном дыхании прочитал письмо.
Поначалу оно не было тревожным. Алексей описывал, как его взвод остановился на постой в сербском горном селении. Отмечал радушие хозяев, красоту пейзажей. Турки не предпринимали набегов, их было не видно и не слышно. Но в конце Алексей написал нечто странное.
«На десять дней мы уходили в горы: смотрели сверху, не видать ли турок на подходе, лазутчиков искали по ущельям. Когда мы возвратились, будто помешалось все село. Сказали нам, девчонку поутру убитую нашли, и труп ее спалили на костре. И все судачили об упырях, о колдунах. Мне стоило неимоверного труда удержать отряд от суеверия. Так убедительны безрассудные речи полудиких непросвещенных людей, что боюсь я за солдат. Как бы не пустился кто из них в дезертирство от страха. Селяне по ночам не спят, а молятся. Одна семья, как сказывал мне унтер — офицер, совершала непонятные обряды. Все домочадцы то по дому бегали вприпрыжку иль на корточках скакали, то становились вверх ногами, то плясали перед зеркалом. И всей семье конец пришел в одну же ночь. Все сгинули».