— Ежели наш-шей королеве нуж-жен ш-шут, пущай мается с ним, — Яна сдвинула шапку на затылок.
— Экий чудной, — Грицко присел на колено. — Я не против, Панночка. Пусть барчонок веселит нас до голодной поры. А ти ж, иной раз на луну як перевертному волку хочется выть со скуки.
— Чалый с Панночкой верно толкуют, — Ахтымбан подстрекательно глянул на Фому. — С барчонком веселей. Хоть и жрет он как аргамакская коняга, а польза от него видима. Давненько меня не пробирало до рези кишок.
— Басни будешь нам сказывать, шут. И на гуслях играть, — брезгливо дергая носом, Фома обнюхал мое лицо в знак принятия в стаю. — А тебе, Лютик, надобно потрудиться, чтоб охранить барчонка и себя саму, — он взял зашипевшую Людмилу за скулы и выпустил клыки. — Случись тяжкое время по твоей милости, мы с Ахтымбаном супротив тебя станем. И Чалый с Панночкой за нами пойдут. А Сороку, так и быть, оставим тебе. Ох, несдобровать тебе, Лютик. Напрасно ты так со мной… Ой, напрасно!
— Сгинь с глаз моих долой, — фыркнула Людмила.
Фома мгновенно развернулся и увел стаю в лес.
Людмила уронила растрепанную голову на мое плечо, вздрагивая в бесслезных всхлипываниях.
— Дуреха я стала бестолковая, — запричитала она. — Гибель свою приближаю. Разума ты меня, барин, лишил. Одурманил учеными хматериями. Век бы их не знать, хматериев твоих.
— Не горюй, красавица, — я обнял Людмилу, пригладил ее волосы. — Фома хочет вернуть твою любовь. Посему и наводит на тебя страх. Не сделает он нам ничего плохого. Вот погоди. Все уладится. Знавал я одного поручика. Он, когда его невеста сбежала со штабс — офицером в уездный городишко Матеевск, весь город тот грозился спалить. И что же, бесценная моя дикарка, стоит тот городок. По сей день стоит целехонек.
Запах Людмилы становился горче. Я понюхал ее плечо и шею. Она боязливо насторожилась и выскочила из моих объятий.
— Пошли на реку, Тихон, — позвала она.
Мы шли по звериной тропе к водопою. Людмила учила меня различать звуки и запахи, читать следы. Особенный интерес у меня вызвали четкие отпечатки широких и плоских ступней. Семейство леших: мужчина, женщина и трое детей пересекло тропу прошедшим днем.
Пока я зарывался носом в глину, Людмила стояла рядом, не подгоняя и не отвлекая меня.
К середине ночи в лесу воцарилась странная тишина. Умолкли кузнечики и птицы, оборвалась перекличка лесовичков. Блеклые мотыльки и черные мошки бесшумно лавировали между натянутыми повсюду паучьими сетями. В этой приятной, меланхолической тишине раздался хриплый гортанный крик. За ним — еще один, тембром пониже, и еще, и еще… Затрещало надломленное дерево, взлетела стая розовых соек.