Даже какие‑то нелицеприятные для них вещи описывались достаточно честно. Ну… почти. Там — слегка недосказал, здесь — написал о том, что пришлось принимать неприятное решение в условии дефицита информации или прямого обмана… И пожалуйста — мемуары становятся Главным Историческим Документом. По крайней мере — на это надеялся попаданец, прекрасно помнивший, насколько избирательно подходят историки к интерпретации фактов. Проще говоря 'Кто девушку обедает, тот её и танцует'.
Проблема же заключалась в местных литературных традициях, требующих изрядной велеречивости, словоблудия, наукообразных слов и философских рассуждениях. Выглядело это порой забавно: описание боя от нормального такого рубаки с четверть вековым стажем и тут же — вставка про виденное недавно стадо овечек (ах, как они напомнили мне босоногое детство!), после чего следовало несколько абзацев (это в лучшем случае) про это самое детство в идиллически — пасторальных тонах и философская вставка о бренности бытия. И это здесь считалось едва ли не лёгкой литературой… Образчики 'серьёзной' начисто 'ломали' мозг.
Вот и получается — 'литературным неграм' дали общий сюжет, дали какую‑то канву, а вот отучить их от подобных вставок и велеречивости пока не удавалось. Можно было бы плюнуть и оставить как есть, но Владимиру хотелось максимальной аутентичности документов. Так, чтобы историки могли сказать 'Да, писал сам Померанский, разве что секретари правили' — важно для достоверности информации.
В середине сентября пришлось проинспектировать Хорватию. Очередная ссора с венграми из‑за пограничных территорий грозила перерасти в войну. Венгры 'закусили удила' после отделения от империи Габсбургов и принялись весьма бурно 'восстанавливать исконные земли'.
Выглядело это примерно так:
' — Семьсот лет назад копыта наших коней топтали эту землю, а значит — она наша…
— Хорватия во времена Габсбургов была по сути частью Венгрии, а значит — она тоже наша…'
В общем — всё было 'нашим'* — и претензии были соответствующие.
Миклош Пальфи фон Эрдёд, недавно умастивший упитанное седалище на венгерский трон, отличался высокой степенью паранойи и подлостью характера. Пальфи посадили своего представителя на трон не благодаря военным и гражданским заслугам, а скорее вопреки им. Во время смуты они отошли в сторонку и как выяснилось — не просто так. Всё это время они интриговали, подкупали, убивали… И когда пришло время выбирать короля, оказалось, что выбирать‑то, по сути — не из кого. Выбрали Миклоша, но не все с этим согласились и на доброй половине Венгрии его власть не признали.