— Здесь никого нет, — внимательно прислушавшись к тишине, сообщила Азия. Все разрушено.
— Вижу, — кивнул я, разглядывая развороченные потайные ямы-ловушки и виднеющиеся впереди руины — все, что осталось от четырехэтажной постройки убежища.
Я бегло огляделся — ни одного тела вокруг видно не было, к счастью, а может и нет. Помнится во время дозора в Дурном Доме происходило также — враги утаскивали всех, кого могли. Узнавался почерк Ольвиона, или Музы, прячущейся в его шкуре.
Осторожно, стараясь вести себя максимально тихо, я обыскал Дом, вернее то, что от него осталось. Азия осталась недалеко от спрятанного шагохода — наблюдать за тропой. Не больно-то ей хотелось на стреме стоять, но все же согласилась. Дело ответственное, да и доверия к этим развороченным, перевернутым с ног на голову развалинам ни у меня, ни у нее особого не возникало.
Шаг за шагом, медленно, аккуратно, я обошел ямы и даже заглянул в одну из них. На дне валялся арбалет измазанный пятнами темной крови и куски изорванной одежды. На укрепленных досками стенках ямы виднелись несколько отпечатков ладоней, тоже кровяных. Похоже раненного повстанца тащили отсюда силой, и он сопротивлялся как мог.
Я еще несколько ям осмотрел, потом добрел до убежища. Его гвардейцы разворошили основательно. Как говорится, камня на камне не оставили, причем буквально. Теперь вместо постройки осталась куча кирпичей, грязи, пыли, поломанной мебели, кусков дерева, черепицы — в общем, целая гора строительного мусора. Тайные переходы под ней если и уцелели — попасть в них с этой стороны не представлялось возможным.
Решив проверить выходы, я дошел до них, замаскированных у самой обочины. Все выходы завалили битым кирпичом. Все отыскали и скорее всего проверили. Точно проверили.
Пока думал, за спиной раздался оклик Азии. Я вскинул голову, занервничал, но тут же успокоил сам себя, будь что серьезное — кричать открыто бы не стала.
Оказалось серьезное. Серьезное, но в нашу пользу. Открылась одна из потайных ям. Счастливая яма, каким-то чудом гвардейцы Управителей ее не отыскали. Почему — не знаю, ведь разнюхали даже подземные ходы, а тут пропустили. Хорошо, что пропустили…
Из ямы потихоньку вылез Бри. Я сразу узнал его ушастую башку. Он выбрался и уставился на Азию. Сообразил, видимо, что своя, но изменилась она здорово, чтобы с первого взгляда узнать.
Я окликнул его:
— Эй, Бри! Свои.
— Жила? — повстанец ошарашено уставился на меня, будто на призрака.
— Да я это, я, не привидение.
Он напрягся, принюхиваясь и присматриваясь, словно пес, потом нахмурился: