Славка растерянно посмотрела на сутулую спину легко идущего Петровича. С опушек на них рявкали невидимые косули.
Еще недавно она думала, что геологам вряд ли нравится их жизнь и что несут они ее как тяжкий крест. Но вот теперь, побродив с ними, она поняла, что геолог не может сидеть в кабинете. Это все равно, что вольную птицу держать в духоте городской квартиры. Она все будет тосковать о полете, о вершине кедра, о ветре в березах, о бурлящем ручье, о зарослях брусники.
Славка сказала об этом Петровичу. Он остановился, вытер со лба пот и ответил так:
— В апреле, когда пролетают над городом гуси, я не могу спать. Я готов все бросить и убежать вслед за ними. И если меня вместо поля затолкать в кабинет — это все равно, что затолкать в тюрьму.
И Славка поняла его. Месяцами жить лицом к лицу с таежными просторами, с цветами, со зверьем, с птицами, запахами лугов, со скалами, которые рассказывают о событиях, развернувшихся десятки миллионов лет назад, и вдруг вместо этого, вместо азарта поисков — стены, стол, писанина!
Нет, кто пошел тропой геолога, тому уже трудно свернуть с нее...
Иногда Ася в душе своей ловила смутное, непонятное беспокойство. Какая-то глухая тревога присосалась к сердцу. Ася прислушивалась к ней, старалась понять ее. И наконец из клубка мыслей и чувств выползло глазастым, омерзительным насекомым слово «смерть».
А на земле уже сверкал июль. Утиные выводки стали на крыло. Трава вошла в самую сочную пору. Ее пересыпали цветы и ягоды. На озерах и старицах плескались и гоготали разжиревшие гуси. На теплые плесы, посвистывая, шлепались шилохвости, им в ответ надрывисто крякали хохлатые чернети, крохали. В глухих протоках проносились на жировку табунки свиязей, чирков-клоктунов. В самый сияющий полдень еле слышно рокотали далекие грозы.
Максимовна приносила в липкой корзине обабки, волнушки и грузди. На ягодники прилетели глухари, приплелись жиреющие медведи.
Жизнь все громче подавала свой голос, и Асе как-то сразу опротивела мысль о смерти. Опять Асе казалось, что нет конца ее молодости и жизни... А когда далеко-далеко гремела гроза, сердце било в грудь: впереди мерещилось какое-то неописуемое счастье.
С новой силой вспыхнула тоска о море. Теперь Ася думала о нем каждый день. В свободные минуты с удовольствием перечитывала Новикова-Прибоя и Грина. И радостно чувствовала: ничто не может помешать ей доехать до моря. Пусть здесь останется Грузинцев, ее неоткрывшаяся легкая любовь, частица ее жизни, — она поплывет дальше. Ей снились корабли на горизонте и острова с пальмами. Она просыпалась, задыхаясь от радости, и долго лежала, прижимая к груди ладонь, чтобы успокоить расшумевшееся сердце.