Да, драконы не отступят… И если они все же одержат над нами верх, то какое будущее ждет этот мир? Не превратится ли он в алтарь мести, усеянный человеческими жертвами?
Перед глазами всплыла картина: гибкое алое тело, зависшее над крышами домов… струя огня из огромной, как жерло вулкана, пасти… черные обугленные развалины, люди в горящих одеждах…
От привкуса гари, невольно появившегося во рту, к горлу подкатила тошнота.
Даже глупцу понятно: крылатые не станут разбираться, кто прав, а кто виноват. Для них мы все — грешники.
Так ради всего святого, Лис, что ты хочешь услышать?
Я смущенно молчала, сплетая и расплетая пальцы. Дей как ни в чем не бывало деловито обжаривал хлеб.
— Дей…
— Что, Лис?
Медитативный процесс готовки явно прибавил Деймусу благодушия, и, чуть помявшись, я все-таки спросила:
— Почему ты решил стать инквизитором?
На этот раз молчание затянулось надолго. Во влажной темноте леса сипло заухал филин, я поежилась и ближе придвинулась к огню.
— Знаешь, может, это прозвучит глупо или же слишком пафосно, — голос Дея был таким тихим, что едва перекрывал треск горящих веток, — но я хотел быть полезным своей стране. Нынче все заботятся лишь о собственной шкуре и считают это правильным. «После нас — хоть вселенский пожар» — слышала такой девиз? Для меня же все просто: есть угроза, и есть те, кого нужно защищать. Я патриот, Лис. Хотя сейчас почему-то не принято этим гордиться.
— Признайся, ты просто хочешь стать народным героем, — фыркнула я.
Дей провел рукой по волосам, чуть натянуто рассмеялся. Мне до сих пор было немного странно видеть его с этим коротким, колючим, как и сам хозяин, ежиком.
— Возможно. Хотя это не единственная причина…
Деймус замолчал. Плотно сжал тонкие губы, видимо, мысленно ругая себя за длинный язык.
— Расскажи, — тихо попросила я. — Раньше мы часто говорили по душам. Что изменилось? Мы ведь все еще друзья?
Признаю, это была наглая манипуляция с моей стороны, но, как и ожидалось, она принесла плоды.
Враз сделавшись несчастным, Дей бросил на меня короткий виноватый взгляд и некоторое время неловко умащивался на своей коряге так, словно та была утыкана гвоздями.
— Я всегда гадал, почему мать не любит меня… — Он произнес это едва слышно, не отрывая глаз от языков пламени, и, наблюдая его острый профиль, я почувствовала себя священником на исповеди. — С детства единственной материнской «лаской» были пощечины… Что ж, теперь, зная правду, мне сложно винить ее. Леди Гракх бесплодна. А отцу нужен был наследник.
У меня екнуло сердце. Он говорил об этом так естественно, будто вслух вспоминал, что подавали сегодня на завтрак.