– Легаши так и запишут в протоколе: из квартиры директора обувной фабрики похищены художественные ценности и бесценная «Правда» за вчерашнее число.
Напарник на шутку не отреагировал. В состоянии глубокой задумчивости он подошел к окну и чуть сдвинул тяжелую пыльную портьеру.
Глядя с высоты третьего этажа на фигуры грифонов, стерегущих переброшенный через изгиб канала Грибоедова Банковский мостик, вполголоса сам себе напел:
Протекала речка,
через речку мост,
на мосту грифоны,
у грифонов хвост…
Грифоны безмолвствовали. Будучи, согласно мифологии, символами стражей сокровищ, они охраняли свой, банковский объект. А вот до сохранности имущества товарища Амелина им не было совершенно никакого дела.
И это правильно. Всяко не их, не трифоновского, полета была сия номенклатурная птица.
* * *
Тем же вечером гуляли в Орехово[1], в двухэтажном флигельке, что на заре своей финской юности знавал много лучшие времена. Стоящий на самом отшибе домик этот достался в наследство разбитной шмаре Райке от покойной бабки – жены лихого красного командарма, некогда взявшего сию недвижимость столь же лихим самозахватом. Предварительно самолично раскассировав в ближайшем овраге не успевшую уйти на дальний кордон семью прежних хозяев-чухонцев.
Поляну накрывал Хрящ. Он вообще был охоч до широких жестов и любил сорить шальными деньгами, руководствуясь блатным постулатом: «Бабки есть – Уфа гуляем, бабок нет – Чашма сидим». А учитывая, что и Барон щедро подбросил в общий котел сотню новыми из поднятых на Грибоедова наличных призовых, поляна вышла на загляденье. Глядя на разносортицу деликатесов и суммируя количество выставленных на стол бутылок со спиртосодержащими жидкостями, трудно было поверить, что в это самое время на большей части территории СССР народ не отошел до конца от шока, вызванного правительственным сообщением, озвученным в первый день лета…[2]
– …На-а-апрашу уважаемое собрание разобрать стаканы́. Ощущаю потребность сказать, – перекрикивая пьяный гомон, объявил Хрящ. – Имею желание выпить за праздничный, хотя и не красный, день календаря.
– Напомните, братцы, какой нынче праздник-то? – заинтересовался Муха.
– Известно какой, – гоготнул Слоёный. – Райка триппер залечила.
– Да пошел ты! Придурок! – вспыхнула де-юре хозяйка загородного притона – краснорожая деваха с едва угадываемой грудью и, как следствие, носившая обидное прозвище Райка-плоскодонка.
– А сегодня, друга мои, День взятия Бастилии. Сто, или сколько-то там, лет назад, французские блатари собрались кодлой, разломали на хрен главную ихнюю тюрьму, а всех вертухаев, конвойных и ссученных на ножички поставили. И вот за это, а еще за Нормандию-Неман я их, французов, с тех пор шибко уважаю.