— Галочка, солнышко мое, ну прости меня. — Иван обнял жену, но укололся о шип розы и отшатнулся. — Я не виноват, но… все равно чувствую себя виноватым. У меня куча дел, а ты сидишь и ждешь. И волнуешься.
— Не надо, Ваня. Как тебе объяснить? Я ведь знала, что у тебя за работа. Ты меня не обманывал, золотых гор не обещал.
Галя поднесла цветок к губам. Рядом с ее побледневшим от волнения лицом цвет розы напомнил Ивану утро, лужу запекшейся крови, и что-то больно стиснуло горло.
— Просто… У меня такое чувство, что ты живешь в одном мире, а мы с Аленой в другом. Иногда ты появляешься, потом исчезаешь. И каждый раз мне кажется, что навсегда.
Иван помолчал и спросил:
— Тебе плохо со мной, Галя?
Галина подняла на него глаза, большие, потемневшие, полные какой-то спокойной, будто ставшей привычной печали.
— Без тебя мне будет еще хуже, — просто ответила она.
Иван проглотил комок, подошел к жене и взял у нее из рук розу. Положил на стол и прижал Галину к себе. Медленно, как во сне, нашел губами ее губы, и время остановилось.
Он чувствовал ее дыхание, тепло бархатистой кожи, дрожь, пробегающую по телу. Он касался ее губ, легко, будто дразня, чуть задыхаясь, и она отвечала ему, закрыв глаза и откинув голову назад.
Иван глубоко вздохнул и подхватил Галю на руки.
— Ванька, надорвешься! — засмеялась она тем особенным смехом, глубоким и тихим, который всегда сводил его с ума.
— Своя ноша не тянет, — ответил он, зарываясь лицом в волосы, пьяняще пахнущие зелеными яблоками.
Иван принес ее в комнату и положил на постель. Галина смотрела на него снизу вверх, улыбаясь тревожной, почти неуловимой улыбкой, и уличные огоньки отражались в ее глазах — совсем как семь лет назад, когда они впервые остались вдвоем.
Мир сжался до размеров комнаты, в которой их тела слились в единое целое, стремясь к мучительному и блаженному мигу, когда вспыхнут тысячи солнц — и погаснут в звенящей истоме…
Галина давно спала, положив голову ему на плечо и уютно посапывая, а Иван все никак не мог заснуть, запутавшись в размышлениях о завтрашнем дне. Зачем Чешенко понадобилось проводить обыск? И как он обосновал это прокурору? И что вообще делать с этим Самохваловым? Что ему предъявить?
Утро вечера мудренее, решил он наконец, осторожно освободил плечо, повернулся на бок и заснул.
Кто бы знал, как легко мне стало, когда ее кровь полилась на пол лифта. Она, похоже, не слышала, что я иду за нею. И даже не успела испугаться, только удивилась, когда мои пальцы сдавили ей шею. Главное было оставить чистым лицо. Чтобы еще раз посмотреть на него — мертвое. Да, женщина уже была мертва, а ее глаза, глаза Лады, смотрели на меня. Черные волны с шумом откатывались куда-то вдаль, и глухо, издалека, срываясь на хрип, голос Лады умолял: «Нет! Нет!»