Иван пробежал глазами протокол допроса Самохвалова. Несмотря на все ухищрения следователя, тот продолжал настаивать: невесту не убивал, бритвой она порезалась сама. Про беременность Колычевой ничего не знал.
— Но ведь он действительно мог ничего и не знать, — произнес Иван. — Она могла просто не успеть ему сказать.
— Как жаль, что у нее не было болтливой подружки, — Чешенко изобразил нечто похожее на улыбку. — А представьте себе, Иван Николаевич, что Самохвалов врет. Допустим, он узнает о ее прошлом, посылает ко всем чертям, а Колычева говорит: я, мол, беременна, так что…
— Ну и что? — перебил Иван. — Он же не муж мультимиллионерши, чтобы его можно было этим шантажировать. Ну беременна — и черт с тобой!
— А если она пригрозила, что установит отцовство через суд и ему придется раскошеливаться? Или другой вариант: ребенок вовсе не его?
— И такое возможно. А что эксперты говорят про бритву?
— Теоретически подходит, но… Это ведь не пистолет. Разрез артерии очень короткий и глубокий, по сути, артерия полностью перерезана, но это сделали концом лезвия, так что соразмерить его длину и размер раны сложно. На бритве кровь как раз на конце лезвия, но ее слишком мало, чтобы определить, артериальная она или, как Самохвалов утверждает, капиллярная. Группа и резус Колычевой, это точно. Да и Самохвалов не отрицает, что это ее кровь. Раствор раны примерно соответствует толщине лезвия, то есть орудие убийства было таким же тонким и острым.
— Эксперт подтвердил, что у Колычевой был затянувшийся порез на указательном пальце. Примерно трехнедельной давности. Судя по ширине шрама, порез и рана на шее могли быть нанесены одним орудием.
— Вот как? — приподнял брови Чешенко. — А почему этого нет в акте?
— Порез старый, вот эксперт и не стал описывать.
— Так-так… — следователь нахмурился. — Получается, это подтверждает его слова? Впрочем, неважно. Он, разумеется, знал про этот порез. Короче, чтобы предъявить обвинение, улик достаточно. Пусть даже косвенных. А вот для суда — маловато будет. Вы сами-то как думаете, он или нет?
Иван молчал, глядя сквозь давно не мытое стекло на грязный дворик. Он нахмурился, от чего две крохотные вертикальные морщинки между бровями стали глубокими и заметными.
— Я думаю, что не он. Больно уж все складно получается. Он же не отморозок какой, не шизофреник, чтобы орудие убийства зашвырнуть в угол и забыть про него. К тому же Самохвалов знал, что мы к нему придем. Если это его рук дело, он должен был от бритвы со следами крови избавиться. Или хотя бы придумать что-то вроде того, что ее подбросили. А он сразу сказал: бритва его, кровь — Марины.