Мы плывем по морю, самостоятельно определяя направление. Хотя так легко списать все на шторм, сетуя на безнадежность положения.
4
Ближе к обеду забираю Яхмур из школы. До вечера она со мной. Тетушка Хандан рада малышке: «Когда в доме звучит детский голос, все вокруг наполняется любовью».
Семья Яхмур занята бизнесом: весь день муж, жена и дедушка проводят на своих ткацких фабриках. На малышку времени нет.
С пеленок ее растили няни. Воскресенье, когда у меня выходной, Яхмур проводит дома – прячется под кроватью, пока родители устраивают званые ужины своим друзьям, среди которых модно нанимать в няни русских женщин, владеющих иностранными языками.
К семи часам за девочкой заедет водитель. За четыре часа планируем дочитать «Каштанку» и испечь имбирные пряники.
Чеховскую историю о безусловной любви Яхмур слушает завороженно, не шевелясь. В глазах то улыбка, то волнение.
«Вспоминала она комнатку с грязными обоями, гуся, Федора Тимофеича, вкусные обеды, ученье, цирк, но все это представлялось ей теперь как длинный, перепутанный, тяжелый сон…» На этой строчке прерываемся – Яхмур убегает в прихожую, к портфелю. Приносит бумагу, карандаши.
«Нарисуй их, пожалуйста».
Вспоминая школьные уроки рисования, пытаюсь изобразить каморку столяра, Каштанку в огнях вечерней улицы и таинственного циркового слона. Получается криво, смазанно. Но это лучше серой книги без иллюстраций – на местном языке «Каштанка» издана блекло.
Отслеживая линии нарисованных образов, переношусь в детство, в нашу с Эдом поездку на умирающее побережье Аральского моря. Дед ездил туда по работе, связанной со снижением уровня воды в Арале, – проектировал дамбу и плотину с затвором. Если выпадало на каникулы, брал и меня с собой.
Море покидало свои берега, обнажая жадность людей и выбрасывая на сушу корабли. Покоясь на остатках соли с пестицидами, они унизительно ржавели в своей ненужности.
Я тогда впервые увидела кладбище кораблей. Открытые могилы навещали верблюды, прячась в тени покинутых от палящего солнца.
Моряки, уехав на заработки в соседние страны, забыли о своих судах. Лишь на одном из них неизвестный написал синей краской «Прости, Арал!».
Нас с дедушкой селили в побеленном домике с зелеными рамами. Воду и продукты сюда привозили из ближайшего города. С аппетитом у меня было неважно и, чтобы не расстраивать Эда, я прятала несъеденную еду, скармливая ее верблюдам. Стоило мне появиться в пустыне, как они томно ходили за мной, пока я просила прощения у кораблей. За тех, кто их бросил.
Обнимала проржавевшие бока безмолвных статуй, повторяя «Простите»… На коже рук и майке оставались коричневые разводы. Мне наивно казалось, что, услышав эти слова, души кораблей обретут покой. Перестанут ждать возвращения моря и капитана.