— Да это же Колька Долин, — узнал мальчишку Плесовских и, привстав на ходке, закричал: — Колька! Иди сюда! Живо!
Колька остановился. Посмотрел на убегающего в лес быка, перевел взгляд на незнакомых людей, поджидавших его в ходке, и, отрешенно махнув рукой, медленно поплелся к дороге. Подошел, шмыгнул покрасневшим носом, спрятал кулаки в карманы драного отцовского пиджака. Несколько раз переступил босыми ногами и замер в ожидании.
— Твой бык побежал? — спросил Рыбаков, сдерживая смех.
— Мой. — Колька почесал голую растрескавшуюся пятку о холщовую штанину.
— Он у тебя на чурочках или на лигроине ходит? — усмехаясь, подал голос Коненко.
— Ни-и, — неуверенно протянул Колька.
— А что же у него из заду дым, как из паровозной трубы?
Мальчишка шмыгнул носом и ответил:
— Это сено. Я ему под хвост сена подложил и поджег. Для скорости. Чтобы тянул лучше. А он бзыкнул и утек.
Мужчины долго хохотали. Осмелевший Колька тоже смеялся. Когда насмеялись вдоволь, Рыбаков сказал:
— За такие штучки надо снять с тебя штаны да приложить крапивы к голой заднице. Понял? Беги, лови его и веди к ветеринару. И чтобы больше…
Колька не дослушал, сорвался с места и кинулся к перелеску, в котором скрылся бык…
Председателя колхоза нашли в поле. Он стоял в борозде, широко расставив ноги, и мутными глазами следил за удаляющейся конной сеялкой.
Увидев подъезжающих, скользнул по ним взглядом, решительным жестом нахлобучил на макушку военную фуражку и двинулся навстречу.
— Здра… Здравствуйте, товарищи, — сказал он.
— Здорово, — угрюмо ответил Рыбаков, но руки не подал.
Председатель заметил это, нелепо потоптавшись на месте, попятился. От хмельной решимости не осталось и следа.
— Сеешь? — спросил, словно ударил, Рыбаков.
— Сеем помаленьку.
— Чем?
— Кого?
— Чем сеешь, спрашиваю?
— Так ведь… семенами, конечно.
— А не половой, случайно?
К ним подходили колхозники. Подъехал и сеяльщик. Рыбаков открыл сеялку, сунул руку в ящик, зачерпнул горсть и повернулся к Коненко.
— Сейчас же отправь на анализ в МТС. Нарочным. Тут наверняка половина отходов.
Большое одутловатое лицо председателя стало белым, квадратная нижняя челюсть отвисла. Он вдруг потянул голову вверх, закрутил ею из стороны в сторону, словно хотел вылезть из пиджака. На его ставшей непомерно длинной шее выпятился острый кадык. Председатель тужился, да никак не мог вытолкнуть застрявшие в горле слова.
— Не надо, — прохрипел он наконец. Рванул воротник. Маленькая голубая пуговка скакнула на черную пахоту. — Не надо, — повторил он. — Негодные семена. Обман… — Голос у него сорвался, задрожал. Он судорожно всхлипнул и сделал такое движение, будто хотел встать на колени перед молчаливой толпой суровых колхозников.