За разговором не заметили, как въехали в лес. Дорога здесь была узкая и извилистая. Пришлось умерить бег лошади и быть все время начеку: на крутом повороте кошеву могло разбить о дерево.
Разговор угас, и сразу стали слышны тонкий скрип полозьев и усталое пофыркивание жеребца. В ночном зимнем лесу эти звуки казались необычно резкими и громкими. Степан, близоруко щурясь, напряженно вглядывался в залитый мраком лес. Стволы деревьев расплывались, сливаясь с ночной чернотой.
Сладкая дрема неслышно подкралась к нему. Обволокла, заласкала. Он с наслаждением расслабил мышцы, закрыл глаза.
Вдруг Воронко остановился так резко, что хомут едва не слетел с него. Лошадь захрапела и начала нервно приплясывать на месте, приседая на задние ноги.
— Но! — прикрикнул Рыбаков, хлестнув коня вожжами.
Тот прыгнул вперед и снова встал.
— Волки. Вот, черт! — с каким-то озорным задором проговорил Василий Иванович. — Смотри, сколько их.
Степан сначала ничего не увидел в густой темноте леса, но, приглядевшись, заметил наконец крохотные движущиеся светлячки. Они были и справа, и слева, и даже сзади. А вот серая тень перемахнула дорогу в каких-нибудь двух саженях от них. Неприятный нервный озноб пополз по телу Степана.
Василий Иванович еще раз попытался послать Воронко вперед — тот не подчинился. Тогда Рыбаков вынул из кармана полушубка пистолет. Протянул Степану.
— Я возьму Воронко за узду и поведу. Следи в оба. В случае чего — стреляй. Да вожжи держи покрепче, а то разнесет — и от саней ничего не останется. Тогда нам крышка.
Степан намотал вожжи на левую руку, в правой сжал пистолет, уперся ногами в передок.
— Держись! — и Василий Иванович выпрыгнул из кошевы. Подошел к жеребцу, похлопал его по вздрагивающему крупу, погладил по шее. Зажал в кулаке ремень уздечки и шагнул вперед.
— Но! — крикнул повелительно.
Воронко вытянул голову, прижал уши — и ни с места.
— Но! — Рыбаков изо всех сил потянул за узду. Лошадь пошла, медленно переступая дрожащими ногами.
— Давай, давай! — подбадривал ее Рыбаков.
Вдруг Воронко сделал огромный скачок вперед, сшиб Рыбакова в снег и понесся бешеным галопом. Пока Синельников опомнился и сообразил, что же произошло, они проскакали не одну сотню метров. Степан изо всех сил тянул вожжи на себя, но ослепленная страхом лошадь уже не слушалась поводьев.
— Сто-ой!!! — орал Степан диким голосом. — Тпру!
Кошеву подкидывало, стукало о стволы придорожных деревьев. Она угрожающе кренилась, трещала. А Воронко, вытянувшись в струну, мчался и мчался.
Впереди показалась небольшая пустошь. Степан изо всех сил потянул за правую вожжу. Воронко свернул с дороги, забрел по брюхо в снег и остановился, надсадно дыша. Степан до отказа натянул левую вожжу. Вытащил из снега длинную сучковую палку, огрел ею Воронко. Тот ошалел от боли, выскочил на дорогу и понесся туда, где остался Рыбаков. Но скоро остановился. Впереди на дороге сидели два волка. Серая тень мелькнула справа.