— Запел аллилуйя. — Плесовских расстегнул пуговицу воротника гимнастерки, стукнул круглым веснушчатым кулаком по столу. — Ты, Клопов, не прибедняйся. Один кузнец на целую округу. Дырку в кастрюле запаял — три яйца, косу склепал — ведро картошки.
— Я не задарма беру. За работу, — ощетинился кузнец.
— Знаем, что за работу, — подала голос Агафья Долина. — Только работаешь-то ты на себя. Не на колхоз, не на государство, на свое брюхо. Люди от войны нужду терпят. Голодуют. Жизни не жалеют. — Голос ее поднялся, зазвенел. Она привстала и, тыча пальцем в сторону кузнеца, выкрикивала: — А ты норовишь с них последнюю рубаху стянуть. Чего только не наменял за картошку и табак. Я видела, как ты барахло во дворе сушил. Одних пальто штук пятнадцать. С эвакуированных да с рабочих содрал…
— В горнице ровно музей, — послышался девичий голос. — Патефоны, ружья, ковры, какие-то вазы заграничные…
— Кулак!
— На чужой нужде наживается!
— А для Красной Армии надо Христа ради выпрашивать?
— Так сколько же ты даешь в фонд обороны? — загремел во всю мощь баритон рыжебородого парторга.
— Я не хозяин, — пугливо озираясь, забормотал Клопов. — Со снохой потолкую. От людей не отстану…
— Тогда я тебе скажу. — Плесовских говорил, как гвозди вбивал. — Мы тут прикинули. На твою долю выходит пятьсот рублей. Иди и неси их.
— Да вы что, очумели?
— Иди, пока не передумали, — прикрикнул парторг. — Добром не принесешь, мы к тебе другие ключи подберем.
Бормоча ругательства и проклятия, Клопов ушел, провожаемый недобрым гулом голосов.
— Теперь можете расходиться, — объявила Новожилова. — Кто деньги еще не дал, сегодня принесите. Мы тут прикинули, кому сколько нести. По совести все учли. Вот послушайте, если не согласен кто, скажи.
Новожилова прочла список. Никто не возразил. На этом и закончилось собрание.
4.
Ночь попятилась, уступая место рассвету, когда Новожилова и парторг вышли из дома Клопова.
— Паразит, — прорычал Плесовских, закуривая.
— Ладно хоть триста дал, — заплетающимся от усталости языком проговорила Новожилова. — Мог и того не дать. Дело-то ведь добровольное.
— Ничего, мы ему этого не забудем! — парторг погрозил кулаком высоким воротам клоповского дома. — А к бабке Силантихе можно и не ходить…
— Узнает, что к другим приходили, а к ней не зашли, — обидится. Пойдем уж.
Бабка Силантиха отворила дверь, не дожидаясь, пока постучат.
— Ишь, как ты чутко спишь, — подивилась Новожилова. — Ровно кошка, за версту чуешь.
— Какой ноне сон? Так, маята одна. Лежу да бога молю, чтобы смерть ко мне прислал.
— С чего ты, мать, смерть-то кличешь? — ласково спросил Плесовских.