Если надо убить сорняки, они посылают вертолет, который разбрызгивает отраву. Бо́льшую часть времени поля и леса пусты. Они похожи на города ночью; отличие в том, что и ночью, и днем они одинаковые. На селе запружены только дороги, открытая же местность предоставлена природе или тому, что от нее осталось. Вот поэтому для нас не составляло труда перегонять кемпер в различные укромные местечки.
В первую ночь мы проехали двадцать миль на север и встали в лесу. Это была сущая глухомань. Мы проехали через деревню, имевшую весь полагающийся набор: церковь, парочка пабов, администрация, принаряженные большие дома, обязательные силосные башни и зернохранилища на окраине. Наш лес находился в долине, до него можно было добраться по грунтовке, ответвлявшейся от шоссе. Оттуда не было видно ни одного дома, даже церковной колокольни видно не было.
Тилли все организовала, даже запаслась едой. Она пожарила на гриле сосиски, и мы съели их с консервированной картошкой и горошком, который разморозили и подогрели. Джессика к этому времени уже заснула, что было хорошо, потому что мы не могли бы есть в ее присутствии – ведь наши лица были бы скрыты чулками. Она вообще отказалась есть, но сказала, что выпьет чашку какао. Тилли очень настаивала на какао, что было не в ее характере. Я понял почему, когда Джессика заснула. Тилли подмешала в него снотворное. Оно было в капсулах, и Тилли вскрыла одну и высыпала порошок в чашку, где уже было какао с молоком и сахаром.
Я уже говорил, что не люблю детей, и это правда. Они надоедливые, не так ли? И с ними скучно. Вопросы, которые они задают, их незнание того, что ты уже давно знаешь, – все это раздражает. Однако с Джессикой я чувствовал себя как-то странно. Я чувствовал себя… ну, вероятно, правильно будет сказать озадаченным. Я знаю, что Сандор и Тилли ничего такого не чувствовали. Сандор не обращал на нее никакого внимания, он вел себя так, будто ее там нет, хотя он среагировал бы достаточно быстро, если бы она попыталась сбежать. Тилли – резкая, бесцеремонная и жесткая – вела себя, думаю, как надзиратель в колонии для малолетних преступников. Я видел резон в таком поведении. Как-никак мы притащили ее сюда не для того, чтобы баюкать и рассказывать сказки. И все же я был озадачен, я чувствовал себя неловко. Когда она смотрела на меня, я радовался, что она не видит моего лица, причем не только потому, что его закрывает чулок.
В общем, я обрадовался, когда она заснула. Тилли сказала, что если она никогда раньше не принимала секонал – что казалось наиболее вероятным, – то, скорее всего, проспит до утра. От этого мне стало лучше, от того, что она подолгу не будет знать, что с нею происходит. Для меня было облегчением снять эти чертовы чулки. Поносив их на голове целых три часа, задаешься вопросом, как женщины выдерживают, когда они у них на ногах. Думаю, на ногах они носятся по-другому, ведь ноги не дышат.