Не знаю, что было потом, что они сделали, потому что меня отвезли в больницу. Для лечения от шока, как они сказали. Но то был не шок, а скорбь, а от скорби лечения нет. Нет такого укола, который высушил бы слезы, ручьем текущие из глаз. Нет такой таблетки, которую можно было бы принимать три раза в день во время еды, и она уняла бы рвущее душу горе.
Там Тилли и нашла меня. Она прочитала в газете, что после «несчастного случая» «Скорая» отвезла спутника Александра Уинкантона в больницу, и пришла и забрала меня в свой кемпер. Я погружался в новую депрессию – я всегда знал, что так произойдет, если мы с Сандором расстанемся, – я чувствовал, как она наваливается на меня, вернее, увлекает меня за собой, она скорее походила на утрату, чем на явление. А потом я стал ощущать, как у меня в голове опять хлюпает маслянистая вода, она перекатывалась с одной стороны на другую. Забавно: меня спас мой крохотный телевизор, который Сандор купил мне, когда у него появилась карточка «Американ экспресс» и когда он делал вид, будто ему пришлось выкрасть ее у Дианы. Все остальные наши вещи пропали, что-то осталось в гостинице, что-то – в багажнике «Кавальера», а что-то потерялось по дороге, но Тилли спасла мой телевизор и сохранила. Я думал: он всегда будет напоминать мне о нем, о том, что он привязался ко мне, что он нуждался во мне. Знаете, я принадлежал ему, потому что он спас мне жизнь. А вот если бы я смог спасти его, помешать прыгнуть под тот поезд, стал бы он принадлежать мне?
У меня остался мой телевизор и его бритва. Я так и не выбросил ее, хотя и собирался, только какой мне от нее прок, я не знаю. Вряд ли я решусь когда-нибудь побриться ею, и вообще я отращиваю новую бороду. Для меня это тоже какая-то помощь, я снова смогу прятаться в нее.
– Надеюсь, ты не обидишься, если я спрошу, – сказала Тилли, – были ли у вас с Сандором какие-нибудь гомосексуальные отношения?
– С чего ты так решила? – сказал я. – Сандор был не из таких, ты сама отлично знаешь. То есть ты должна бы знать.
– Если честно, Джо, я спрашиваю именно из-за того, как он себя вел со мной. Но теперь я думаю, что он просто любил Нину Эбботт, и больше никто его не интересовал. Тебе не кажется, что он был помешанным? То есть спятившим психом, не от мира сего?
Вы не замечали, как много слов используется, чтобы описать безумие? Больше, чем для секса, чем для мужского «прибора», да и чем для женского тоже.
– Больше так не говори, – сказал я. – Никогда так не говори.
Она больше и не говорила, и было это месяц назад. И за этот месяц случилось многое. Мы уехали на кемпере далеко-далеко, через Эссекс, через Дартфордский туннель, в Кент, нашли оборудованную стоянку и теперь там живем. На стоянке царят чистота и порядок, она разбита на поле, вокруг которого высажены молодые деревца, от нее рукой подать до деревенского паба и магазина. Тилли нашла работу в баре. Она говорит, что я тоже должен искать работу, и я знаю, что она права, но мне трудно представить себя работающим, это выглядело бы странно. Я каждый вечер прихожу в паб и разговариваю с людьми; я узнал, что местные были против стоянки для домов на колесах, но совет сказал, что оборудовать ее придется, чтобы стимулировать туризм. Меня это вполне устраивает. Если бы я сейчас жил в доме, в комнате какого-нибудь дома, воспоминания о Сандоре стали бы для меня слишком болезненными. Ведь мы с ним всегда жили вместе, в убогих комнатушках или в роскошных номерах, но всегда вместе, в одной комнате.