– Прости, Сандор, – сказал я, – но на мне были очки, и я только слегка приоткрыл окно. Он не узнает меня.
– В этом ты абсолютно прав, потому что к этому моменту я прикончу тебя.
Между нами повисла голубоватая дымка. Я никогда не курил, хотя и пробовал, действительно пробовал, потому что считаю, что, если бы нас объединяло нечто вроде этого, мы с Сандором стали бы ближе. Он сел и сорвал с себя розовато-серую простыню. На нем были его черные джинсы, его синяя джинсовая рубашка и мой темно-синий свитер из «Маркс и Спенсер»[15], который подарила мне на Рождество Тилли два года назад. Его туфли стояли у кровати, туфли из черной кожи. Сандор не носит кроссовки; в отличие от меня, он их терпеть не может. Он спустил ногу с кровати и сунул тонкие ступни в свои туфли.
– Гарнет не узнает меня, – сказал я. – Я точно знаю, что нет. Он видел меня мельком, минуту или две. Ты же знаешь – ты сам говорил, – что все темноволосые и с бородой похожи друг на друга.
– Светловолосый и без бороды не похож на темноволосого и с бородой, вот так.
– Но почему это так важно? – Я был вынужден спросить, хотя знал, что не получу ответа. – Ради чего все это?
Он покачал головой, но не так, когда люди хотят сказать «нет», а когда выражают нетерпение.
– Мне и в самом деле не хочется сбривать бороду, Сандор, – сказал я, расхрабрившись. Я должен научиться хоть иногда противостоять ему, обязательно должен.
Он посмотрел на меня. Он окинул меня тем самым улыбающимся взглядом, от которого я леденел.
– А ты и не обязан этого делать. Я сам сбрею.
Сандор бреется опасной бритвой. До встречи с ним я никогда не видел, чтобы ею брились. Лезвие убирается в рукоятку из перламутра. Он рассказывал, что бритва принадлежала его прадедушке и была куплена в каком-то первоклассном магазине в Лондоне, на Джермин-стрит. Сандор ни разу не порезался. Ему нравится бриться, потому что для этого процесса требуется мастерство, а еще точность и твердость руки, особенно когда проводишь этим жутким, блестящим и тонким лезвием по челюсти, которая и сама похожа на лезвие.
Я знал, что он не порежет меня, но сама идея мне не нравилась. У меня вообще странные идеи насчет Сандора, насчет того, что он хочет от меня и сделать со мной. Я не настолько несведущ, чтобы не понимать, что ему нужна власть. Ну, власть у него есть. Но иногда мне кажется, что ему нужно – пусть это и звучит дико, – в общем, сделать из меня мазохиста. Он хочет, чтобы мне нравилась боль. Он хочет, чтобы мне нравилось, как он причиняет мне боль и унижает меня. Возможно, я немного сумасшедший, а может, как говорит Сандор, у меня просто богатое воображение.